Почти невозможно представить Тессея покладистым и ведомым, материнский характер на корню пресекал любые попытки поставить его в подчиненное положение. И оттого вид смущенного, просящего его взять парня бил по ней острее, тяжелее, заставляя  легкие позабыть, как делать вдох. Ее мысли не отражаются на  сосредоточенном лице, Октавия смотрит на зелено-серебристый галстук в пальцах брата и некстати думает, что так он и впрямь похож на змею, тонкий полосатый аспид, который жалит их обоих в сердце.

Женщина любуется яркой краской смущения, заливающей уже даже шею Рэдфорда и  вытягивает  полоску ткани у него из ладони, наматывая край на свою. Если он думал, что она скажет ему что-то в укор за его необычное желание… Слова сейчас вообще не помощники. Может, после…
Тави  набрасывает на шею Тесси хомут и притягивает его к себе для поцелуя, тесного и страстного, голодного, будто за поводок дергает. Ее руки бродят по его телу, на первый взгляд хаотично, но на самом деле она тянется к его запястьям. Потом одергивает себя под указкой внезапной идеи и помучав язык парня еще пару секунд, прикусывает легонько его нижнюю губу, наслаждаясь дрожью во всем его теле.

-Руки,- шепчет она в поцелуй и Тессей с готовностью поднимает их, едва сводя из-за болтающейся рубашки. Октавия ловко освобождает пуговки из петель, помогает освободиться от одежды и  сведя ладони вместе, наматывает галстук, крепко завязывая его в несколько узлов. На ее губах, красных и припухлых от многочисленных и немилосердных поцелуев, цветет ироничная улыбка: это не насмешка, так улыбаются, когда точно знают, что человек от них никуда не денется.
Они поднимаются с пола вместе, Тави придерживает мальчишку за локоть и в несколько шагов дойдя до кровати, шутливо толкает в спину, наблюдая, как он валится и подпрыгивает на нескольких матрасах и подушках. Вид его - растрепанный, с пунцовыми пятнами от ее ласки, с расхлябанными штанами, да еще и не знающего, что его смущает больше - собственная смелость или ее готовность поддержать  его вкусы -  как удар под дых. Его разрешение для нее очень кстати: волшебница где-то в глубине души страшно боялась, что все это для мальчишки семнадцати лет - все еще слишком. Боялась перегнуть палку и напугать. Но теперь Октавия начинает верить, что даже если она кинется на него как есть, это будет ровно то, чего они оба хотят.

Но всему свое время.

Волшебница достает палочку и  завязывает свободные концы галстука на одной из перекладин кровати, заставляя любовника поднять руки и лишая его возможности к ней прикасаться. Она им любуется, вот таким- взъерошенным, измученным, снедаемым собственными желаниями. Поначалу, Тави хотела полностью раздеть парня, но передумала. Женщина склоняется к вздымающейся с тяжелым хрипом груди и целует, от яремной впадины вниз, уделяя особое внимание напряженным соскам, обводя их языком по кругу и вылизывая, пока  мальчишка не дернется от перегрузки тактильных чувств. Потом переходит на другой и делает все то же самое, гладит крепкие бока, живот, проводит ногтем границу у самого белья, не затрагивая большего. Она практически зарывается лицом в горячий живот, дергающийся от малейшего ее прикосновения, прикусывает, перекатывая во рту пульсирующую кожу, зализывает истерзанные места медленно, смакуя и вкус его кожи, и крохи звуков, которые прорываются сквозь старательные попытки Тессея казаться сдержанным и взрослым. Тави возвращается наверх и бодает носом его щеку, нежно целуя и фыркая ему на ухо.

-Эй, мне нравится, когда ты не молчишь,- выдает она ему “секрет”,- Мне же нужно понимать, что тебе хорошо и где именно хорошо.
Октавия проводит неспешно широкую мокрую черту языком, от горла до самого живота, на секунду задерживаясь у пупка и обводя его по кругу, чтобы взяться зубами за край белья и оттянуть его. Ему в нем должно быть ужасно тесно, но Рэдфорд-старшая пока не дает ему своды, наоборот, отпускает резинку, заставляя ее хлопнуть по коже и выдать приятный шлепок. И сразу же отстраняется, поднимаясь на ноги. Закатывает рукав и медленно отстегивает ножны для волшебной палочки с предплечья, с медитативной сосредоточенностью отстегивая каждую пряжку и ремешок. Под ними - красные следы и полосы, чуть влажные от подскочившего пульса и тесноты, она сдувает испарину с кожи и делает это, поднимая взгляд на него - связанного, возбужденного, зацелованного.

Женщина  берется за край и снимает  одежду через голову, ежась от пробежавшихся по оголенной коже мурашек. Грудь ее стиснута бельем, черным, тугим, чем-то не повседневным и что самое главное - ей не очень свойственным. Оно приподнимает и чуть сдавливает, привлекая к образовавшимся пухлым возвышенностям внимание. И даже под плотным покрытием кружева прохладный воздух облизал возбужденные соски, заставил их затвердеть и болезненно запульсировать.
-Хочешь, чтобы я еще что-нибудь сняла или достаточно?,- спрашивает она как будто серьезно и отстегивает пряжку ремня на собственных брюках, глядя Тесси в глаза.

Тави пожалуй за год не улыбалась столько, сколько теперь, в тесной мансарде над пабом. И это не вежливая улыбка. и не мягкое сестринское снисхождение, а здоровая азартная ирония, которая охватывала ее нутро и заставляла внутренне трепетать от предвкушения. Тессей не знал, что она сделает в следующий момент, дав ей карт-бланш этим галстуком; Октавия представляла очень смутно именно действие, поступая по наитию и на поводу у вожделения. Может быть брат воображал, что она хочет чего-то запредельного, “эдакого”, но ей нужно было только заставить его стонать и раскрыть все свои чувствительные места и неосознанные желания. Сдал со всеми потрохами, дав в руки подробнейшую карту собственного тела.

-Как скажешь,- спокойно согласилась женщина, одним движением вытащила ремень из шлиц и бросила его на край кровати, расстегнула пуговицы и позволила брюкам съехать по обнаженным  ногам на пол, демонстрируя подтянутость спортивных бедер и подтягивая атласные ленты белья повыше на бедра, оттягивая и и позволяя мальчишке на секунду ухватить  взглядом голую кожу под ними, ввести в заблуждение себя самого и представить, что она вот - вот может снять этот кусок ткани.

Тави склоняется в ногах кровати и стаскивает с растянутого на ней Тесси носки, тянет края штанин, избавляя брата от одежды и нежно оглаживает  напряженные стопы. Проверяет на нем собственные эрогенные зоны и запоминает, как парень дергается, где стонет от удовольствия, а где лишь делает вид. Она перелезает через спинку, заставляет мальчишку пустить ее к себе ближе, разведя колени и  гладит его от колена вверх по бедрам, припадает внутренней стороне с поцелуями, пролизывая себе путь языком и отмечая тесным прикосновением зубов пунцовые точки засосов. Чем мягче место, тем сильнее она присасывается, тем больше вбирает в рот, охаживая пульсирующие участки языком. Горячие пальцы блуждают по трясущимся от напряжения мышцам, не останавливаются у края белья и оглаживают бедра уже под бельем, кружат, не задевая самого главного намеренно. Во-первых, потому что Тави представляет, что пока Тесси достаточно и одной направленной ласки, чтобы излиться и поставить игру на паузу, в во-вторых, ей не хочется отпускать его так просто. Это еще не все. Но оторвавшись от темного, почти лилового засоса на внутренней стороне бедра Тесси, женщина  берется за резинку трусов и стягивает их прочь, ловко позволяя мальчишке выпутаться из них.

Холодный воздух лижет лихорадочно пульсирующее тело и ей, и надо полагать, что к парню не милосерден тоже. Октавия целует каждый сантиметр обнажившейся кожи, лижен привлекательную складку между пахом и бедром, сам напряженный стояк брата обдавая только дыханием, словно примеривается - поместится ли он весь у нее во рту. Живот привычно вздрагивает под ее поцелуями, а стоит ей погладить нежную чувствительную кожу пониже, ласково обвести подтянутую округлость мошонки, как судороги опасно бьют тело под ней, намекая, что еще один такой смелый жест и все предосторожности полетят псу под хвост. Это одновременно и возбуждает и раздражает. Октавия отстраняется и резко берется за ноги Тесси, переворачивая его на живот и в сердцах сжимая крепкие мальчишеские ягодицы, а когда это уняло лишь половину ее несдержанного порыва, еще и припадает ртом, от души кусая вредного юношу за мягкое. И как ни странно, это помогло.

Октавия смеется весело и не слушая протестов, покрывает упругий зад брата розовыми оттисками зубов, подтягивает его вверх, заставляя подняться на колени и уткнуться в подушки, и даже хлопает ладонью, заставляя кожу гореть под ладонью.
- Господи, если бы ты только знал, какой ты красивый!,- думает она, оставляя на пояснице и выше, на спине,  следы своих поцелуев-укусов. Досталось и мягкому боку, ниже ребер и чуть выше подвздошной кости, когда Тави перевернула любовника обратно на спину и  заклеймила все еще целые места на животе. Этот след ей нравился особо: четкий, пунцово-розовый, пошлый до невозможности. У нее горели губы, болела грудь, сдавленная тисками скрипящего кружева и атласа, и тянуло между ног, чуть ли намертво приклеивая к ней промокшую ткань. На самом деле, они теперь были в одинаковом положении, но у Октавии - преимущество: она была свободна.

Она не спросила его, готов ли он, потому что ей было возмутительно наплевать. Стоило начать думать, как все демоны, что кусали ее совесть, возвращались. Лишь одно стало душить слабее - вина за их возраст, и то - не надолго. Сейчас Рэдфорд смотрела на молодого любовника, доведенного ей до исступления, и испытывала какую-то утробную звериную гордость за себя. Женщина сглотнула вязкую слюну, прежде чем забрать растрепанные волосы за ухо и прикоснуться губами к напряженной горячей головке и оставить на ней влажный след, размазывая крупную каплю смазки. Она подавила не вовремя всплывшее смущение, посмотрела на юношу и высунула язык, позволяя замордованному ее лаской Тесси наблюдать, как он медленно скользит вниз, как она  скользит по каждой напряженной вене губами и как смыкает пальцы у основания, ловя пульсирующие отголоски оргазма. Не отрываясь и держа на сворке все судорожно метущиеся мысли про невообразимую пошлость и осуждение: они не будут слушать  голоса морали и совести, взывающие к ним из крови вбитым воспитанием и  общепринятым мнением. Она хочет почувствовать его в себе и попробовать на вкус его оргазм, все остальное не будет важно сейчас, а может и никогда.

Тави поднялась обратно все тем же мокрым мягким движением языка и вобрала в себя член Тесси, пропуская его так глубоко в рот, как только позволяли пределы ее собственной выносливости. Поперхнулась, вздрогнула и застонала, прямо ему в пах, впиваясь пальцами свободной руки ему в бедро. Женщина принялась ласкать любовника, всавывая, вылизывая, дразня языком по самым чувствительным местечкам, напрочь забыв о том, что времени у нее не много. Ей так хотелось как можно дольше наслаждаться им, тяжело дышащим и стенающим от сотрясающих тело судорог, что она пропустила опасный момент, за которым возврата нет, так что когда мальчишка выгнулся и поддал бедрами ей навстречу, Тави с удовольствием лишила себя воздуха и двинулась еще быстрее, поддерживая  его оргазм и продлевая его, насколько можно. На язык брызнуло горячим, оно залило ей рот, стекло в горло, на мгновение заставляя поверить, что еще чуть-чуть, и она задохнется!..Но даже тогда она продолжила  вылизывать и охаживать пульсирующий член языком, пока это не стало нестерпимо.
Октавия села на кровати, тяжело сглотнула и оттерла губы, смакуя вкус брата во рту и наблюдая за тем, как под напором собственного тела разум ему изменяет. Нашарила волшебную палочку в складках одеяла и развязала галстук, глядя на пурпурные следы, которые Тесс сам себе оставил в ходе их небольшой агрессивной прелюдии.

Отредактировано Октавия Рэдфорд (Пт, 14 Фев 2025 16:14:52)

Его искренность сладко ранила в самое сердце и дергало истомой и без того взведенные нервы. Больше всего на свете ей хотелось оседлать крепкие юношеские бедра и продолжить, врезаться тугим тяжелым узлом бродящего в ней вожделения в мальчишку и перехватить эстафету криков и жалобных просьб! Тави так, конечно же, не сделала. Только смотрела, как перешибает брата оргазм и как меняет до неузнаваемости упрямое, вечно недовольное лицо, рисуя на нем совершенно незнакомые черты. Она боялась спугнуть, как-то нарушить сладкое забытье и оглушительный покой, которые наступили в комнате спустя секунды после громких криков. Но сидеть неподвижно - не такая и простая задача, так что спустя пару минут, женщина заставила кровать скрипнуть, попытавшись устроиться поудобнее. Она фантазировала, что если мелкий наглец очухается и решит поманить ее к себе, она не пойдет и заставит его самого ползти к ней, ха!

Но Тессей, едва скинул с себя ватное марево истомы и неги, почему-то сначался спрятался в подушки,  дав сестре насладиться картиной аллеющих засосов на крепкой заднице, так что ей даже захотелось снова запустить в нее зубы…а потом  взялся извиняться.

Октавия , честно говоря, даже не попыталась скрыть изумления и удивленно распахнула глаза, глядя на пристыженного (!!!) Тесса. Она тут же почувствовала, как весь их игривый настрой пропал втуне и что с этой самой секунды подбирать слова надо очень осторожно. Будь это кто-то другой, то Рэдфорд решила бы, что это дешевая манипуляция нарциссического типа или попытка выпросить комплимент, и даже реагировать бы не стала. Но Тессей никогда не страдал подобным, слишком гордец, чтобы выпрашивать внимание или довольствоваться жалостью. Он это терпеть не мог! А значит, говорит вполне искренне, хоть и несусветные глупости. Тави себя одернула: то, что для нее очевидно, для брата может быть внезапным открытием. Снова между ними вставал проклятущий возраст, но впадать в смущение сейчас ей было нельзя.

-Эм,- весело хмыкнула волшебница и осторожно переползла на его сторону кровати, укладываясь на бок и укладывая голову на мальчишеской груди,- А каким по-твоему я должна была тебя увидеть?,- она смотрит на напряженное лицо Тессея, который будто старается выглядеть  иначе, касается пальцем подбородка и обращает на себя внимание,- Тесс, люди занимаются сексом, не только потому что это высшее проявление близости одновременно с нашей животной природой, но и потому что хотят побыть свободными,  рядом с любимыми, ну или хотя бы с симпатичными им людьми. Что тебя смущает: то, что тебе понравилось все, что ты пережил и испытал или то, что я с тобой сделала?

Да, если он выберет второй вариант, это сильно ударит по ее уверенности, но лучше она мучается от угрызений совести день, чем брат будет думать, что он какой-то ненормальный только потому, что любит, когда его лишают воли и доставляют удовольствие с оттенком подчинения.
-Когда мама затеяла со мной в пятнадцать “тот самый разговор” про мальчиков, она сказала мне, что все, что происходит между двумя - нормально. Не нормально, когда в это влезает что-то (или кто-то) третье,- пробормотала Тави, пока парень подбирал аргументы и слушая его ответ, задумчиво изучая пальцами рисунок его ребер под кожей,- Что влезает к нам?

Тесс - целое нагромождение из желаний и противоречий. Природа создала его одним, в голове он сам нарисовал себе образ того, каким должен быть, а тело его реагирует совсем неожиданным для него образом. Должно быть, это взрывает ему мозг и совершенно не вяжется с тем, чему его учили.
Тави не знает, как говорить с ним об этом: как сестра или как любовница постарше? В их случае это одно и то же, и женщина иронично хмыкает про себя: хоть где-то пригодилась фривольность их адюльтера. Она позволяет парню высказать все свои тревоги и предположения, свалить все в один ядреный котел и сделать глоток, чтобы для себя сделать один рациональный вывод. И успокоиться:  все не так уж и страшно. Обычный кризис перехода от подросткового бунта к юношескому идеализму. Просто он наложился на не самые простые обстоятельства.

Октавия льнет к теплому боку, обнимает Тессея в ответ за талию и мягко целует  в шею, когда он прерывается в своих метаниях, чтобы выразить свою поддержку. В прошлый раз она предупреждала его, что не сможет быть ему одновременно и сестрой, и любовницей, но….Похоже, придется. Для них обоих, так будет лучше.

-В этот раз поговорим о бывших?,- улыбается она, не смотря на то, что братец вообще не настроен шутить, но Октавия без труда выдерживает этот опасный и тонкий момент. Да, она старалась распутать узел этих противоречий безболезненно и аккуратно, но до абсурдности нянчиться с Тессеем не собиралась, он бы и сам этого не одобрил,- У меня было не так их и много. Но никто из них не давал мне такой свободы в сексе, какую позволил ты. Могу с определенностью сказать, что”каждый” из них в пиковый момент близости не контролировал себя, и каждый делал это по-разному: кто-то стонал без умолку, кто-то  ругался, а кому-то нравилось влепить меня лицом в матрас и сделать мне больно, потому что без этого он не чувствовал себя достаточно властным. И я никого из них за это не осуждаю, потому что постель - это то пространство, в котором ты находишь не только партнера, но и себя. В границах разумного, конечно, если не наносишь реальный и серьезный, непоправимый вред,- тут конечно стоило дополнить, что  для каждого эти границы сугубо индивидуальные и вообще,  мерило удовольствия - как красота -  в глазах смотрящего, но Тави не хотелось усложнять и уходить в эти дебри слишком уж далеко,- Это значит, что все что ты ощущаешь  и то, как ты себя ведешь во время секса - нормально. То что твои приятели не  проявляют своего оргазма так громко и не теряют сознания означает лишь, что ты все чувствуешь острее, по-своему. И все! Нельзя равняться в таком вопросе на кого-то другого, никто ведь не может оказаться в твоей шкуре на самом деле. Ты кстати на моей памяти  ни разу не терял сознания, по крайней мере, когда мы занимались любовью,- она поддела носом  темный кругляш его соска и поцеловала осторожно, прижимаясь щекой к неровно вздымающейся груди,- А даже если - то это все еще нормально, это такой взрыв гормонов и импульсов, что отключиться на пару минут - вообще не грех. Думаешь, мужчины в этом обязательно должны отличаться от женщин?...Что, серьезно?

Стычки с Тессом у Изольды начались лет в одиннадцать, и уже тогда мать говорила, что это катастрофа: ее характер, помноженный на самоуверенность и принципиальность отца. Оставаясь, в сущности, ребенком, Тессей и в три,  и в семь, и в двенадцать был моралистом, чистоплюем и всезнайкой. А в тринадцать взвалил на свои детские плечи совсем не детский груз, и не видел, что это сгибает его, деформирует…При том, язык бы не повернулся сказать, что он - не справляется. Без его помощи Октавия пожалуй взвыла бы и сбросила детей на самовыгул, расти как сорняки. Она всегда этого боялась.

Женщина решает не упоминать ни слова родителей, ни сравнивать его с отцом - это все могло возыметь ровно противоположный эффект. Увы, но того мира, где авторитет Аякса и Изольды для Тесси что-то значил, уже не существовало. У них остались только они и еще Диана, за которой нужен был уход, которой нужна была любовь, но оба не понимали, как найти к невесть с чего вставшей в позу девчонке подход. Тави послушно залезает под одеяло, потому что и правда начала подмерзать, и еще крепче прижимается к брату, закидывает на него ногу и позволяя вклинить его колено меж своих бедер, сплетаясь тесно, как омела с дубом. Она гладит его, убирает волосы с лица, разглаживает морщинки на лбу и в уголках глаз. Осторожно касается губами в самом целомудренном прикосновении, какое только возможно между двумя голыми людьми под одним одеялом.

-Когда Ди было полгода, мы как всегда поехали на Фареры. Тебе было лет пять или чуть больше, а Диана очень плохо спала, реагировала на любой шум. Мы все недосыпали и были страшно измучены, по очереди ее укачивали. И как-то раз  ты увидел, что все уже дошли до ручки и готовы просто выставить ее люльку на улицу, чтобы она поорала чайкам, и решил приобщиться к семейной поруке. Взял ее на руки, залез в кресло качалку и пытался ее усыпить. И естественно, уснул сам, вместе с Дианой,- тихая речь Тави Октавии была наполнена теплотой, с которой она вспоминала о тех временах и о нем самом, хотя это вновь напоминало им обоим и о разнице в возрасте, и о вопиющем их поступке в связи с родством, но…Сейчас это ее не тяготило совершенно. Она посмотрела на брата, и прежде чем он закатит свои хорошенькие глаза и надует без того пухлые губы, подцепила пальцем за подбородок и притянула к себе, не целуя, но создавая словно особенный момент, будто это было очень важно,- Ты вырубился от усталости. Но ты не разжал рук, Тесс. Понимаешь? Какое бы дерьмо не творилось, как бы ты не был  побит, ты все равно делаешь то, что нужно, защищаешь близких и остаешься готов ко всему. Ты к себе страшно несправедлив. Мужество не в том, чтобы все время быть с брутальным выражением лица, иметь крепкий член и не проявлять ни единой лишней эмоции, даже когда тебя разрывает от них. Это значит заставлять своих близких чувствовать себя в безопасности, что бы ни случилось и брать на себя ответственность за свои поступки. Ты разве не сделал этого сегодня, когда сказал, что готов остаться со мной, что бы ни случилось?,- она пытается донести  все логически, но его словами, потому что чужое, со стороны, он по дурацкой традиции воспринимает лишь в негативе. Октавия спускается в теплоте своей ласки и на грудь мальчишки и кладет руку над его сердцем, чутко улавливая каждой пястной косточкой то, как оно колотится.

-Терпеть не могу спать с кем-то, кто хочет не получить со мной честное удовольствие, а показать свою крутость. С отсутствующим выражением лица, пыхтящим, без единого честного звука, как каменный истукан. Не могу говорить за всех, может, кто-то именно такого и ищет, это тоже их право. Мне нужны эмоции, стоны, метания, дрожь и честное вожделение, даже если это означает, что ты будешь орать как мартовская кошка. Так что если ты себя жрешь поедом только потому, что считаешь, что недостаточно взрослый и брутальный со мной в постели, то зря. Мне нужен ты, какой есть, и я никогда не осужу тебя за то, что приносит тебе удовольствие, честное слово. И сделаю все что попросишь, потому что мне нравится, как ты подо мной дрожишь и кричишь.  Просто позволь себе хотя бы в нашей постели отпускать  себя с поводка и отдыхать, я его подержу вместо тебя, окей? А потом, ты возьмешь меня на свой, как тогда. на диване в гостиной..