Когда она выходила из дома, то знала, что все придет именно к этому, может быть даже надеялась. Какое бы решение они не приняли, это было стократ лучше неопределенности и домыслов о том, что чувствует другой. Октавии оставалось лишь слепо положиться на слово Тессея и поверить ему: он ее любит и желает весь срок, что отвратительное проклятие им отпустило, прожить вместе с  ней. Места для юношеского маневра у них не было, никто не смог бы после сказать “я был слишком молод, я не ведал, что творил”

Как минимум она точно знала, что именно они делали. И лежа в постели под юношей, едва переступившим порог совершеннолетия, мечтая о его теле и исходя дрожью под чуткими пальцами и жадным языком, хотела, чтобы делали больше.
Октавия дышит тяжело, с присвистом, вздрагивает каждый раз, когда ладонь брата сжимается чуть сильнее, а язык обводит по кругу чувствительные вершины,  заставляя кожу прочувствовать всю фактуру намокшего кружева. Женщина судорожно облизывает пересохшие губы и подается вверх, ему навстречу, утопающим в бреду мозгом надеясь, что он заберет в рот больше, стиснет сильнее, прикоснется теснее, заставив ее изойти криком и судорогами. Тави стонет, когда парень стаскивает с нее белье,  ее на мгновение смущает влажный звук, на грани слышимости, с которым ткань отстает от нее (или, быть может, это случайное движение бедер заставило хлюпать разгоряченные складки) и женщина отворачивается, краснея и фыркая себе под нос, счастливо улыбаясь. Последние трепыхания задушенной ими морали: мальчишка не должен видеть, сколь сильно она возбуждена, что потекла от одного его поцелуя.

Да нет, он должен видеть, чувствовать и слушать. Запоминать карту ее тела и тогда в следующий раз ему. быть может, не придется делать совсем ничего. Просто посмотреть на нее вот этим своим проницательным тяжелым взглядом..

Октавию перетряхивает, губы на груди и его руки на внутренней стороне бедер, горящие засосы на шее - все это одновременно невозможно терпеть, она скулит и в слепом порыве, желая заполучить его всего, почувствовать в себе, дергается навстречу, всхлипывает от судороги,  которая бьет ее как как током…И еще сильнее от руки, которая удерживает ее бедро, не дает насадиться на возбужденный член, так тесно прижимающийся к ней.
Тессей не дурак, так что все его переживания на тему возраста и неопытности только что разбились о властный жест, с которым тот заставил сестру остаться на месте.
Октавия разочарованно кусает губы и что-то протестующе мычит, жмурясь и цепляясь за нависающие над ней плечи брата. Это одновременно так больно и так потрясающе хорошо, тяжесть придавливает ее к кровати, и  она мечется то навстречу его поцелуям, то пытаясь от них убежать. Так что в ход идут манипуляции жалостью и едва заметное покачивание бедер: он запретил ей проникновение, но сдержать ее совсем  ему не под силу.

-Ты не можешь быть со мной так жесток,- трагично шепчет она в запале, и тем не менее, улыбается, чувствуя как охаживает ее грудь горячий язык мальчишки,-Хоть немного…ну пожалуйста..
И хотя мечтает она о том, чтобы он сжал ее, взял, перевернул и как следует вбился бедрами, она не проявляет  к нему грубости и силы, с какойф оставляла засосы на шее и бедрах. Руки Тави гладят мягкие волосы нежно и заботливо, отводя витые пряди от лица. Один вид его губ, втягивающих ее соски в рот доводят ее до трясучки и женщина лишь прижимает лицо любовника к себе теснее, выпрашивая продолжение.

Чтож…Тесс именно это и сделал: от  ощущения зубов, сомкнутых на коже, женщина дергается и кричит жалобно, низко, как будто ей больно, но это вообще не так. Боль не заставляет человека желать еще один укус,  поддаться терзающиему рту и елозить по простыне, не зная, за что схватиться. Октавия жмуриться, открывая рот в беззвучном крике и предвкушая, как эта жестокая ласка настигнет ее ниже, острее, как парень заберет ее в рот и пройдется языком по чувствительным местам, прежде чем раздвинет горячие складки и проникнет внутрь. Она сжимает парня коленями так сильно, что даже  у нее самой ноют бедра.

И хотя волшебница просит пощады, она наслаждается всем, что делает с ней брат. Даже самим осознанием того, что это неправильно, что она растлевает зеленого юнца, да к тому же близкого родственника - приносит ей какое-то садисткое удовлетворение. Его слова о ее красоте бьют ее новым приступом жара на шее, скручивают и заставляют зажмуриться и отвернуться в другую сторону - но вовсе не от стыда. Она невольно вспоминает похожую ситуацию, когда она была готова под мужчиной счастливо задохнуться и умереть ради него, только тогда услышала: “Ты можешь быть чуток поживее? Что ты как мороженая…” Тогда ей лет было столько же, сколько Тессею, и она не знала ни какими могут быть люди, ни какой хочет быть она сама. От Тесса она горела и колени ее подкашивались, он делал ее слабой, но за такую слабость Октавия готова была душу продать.
А до тех пор ей проще было быть спокойной и одинокой.

Женщина комкает простыни в пальцах, протяжно стонет  и пока  любовник ее не поймал,  тянет колено вверх и перекладывает ногу ему на плечо. Ей вдруг до одури захотелось увидеть его именно так, провести стопой по изгибу горячей спины и  прижаться  к его щеке вот так: откровенно, вульгарно  и интимно.

Ее доводят до исступления его слова, хотя именно их она и желала услышать. Только Тессею позволялось быть с ней жестоким, теперь уже навсегда.  Спокойный нрав Тави научил ее отсекать лишних и смирять то, что мешает жить. Но глядя на то, как пацан припадает к ней жадным горячим ртом, чувствуя силу в натренированных пальцах, держащих ее так крепко,  Октавия понимала, что жить без подобной близости и отдачи больше не захочет.
Можно сказать, что брат взял ее измором и  жестоким напором. Хотя едва ли  она сдалась, если бы он был ей неприятен или она не желала его в ответ так же сильно, как он ее. Не столько в постели (хотя теперь лукавить весьма проблематично), сколько вот в этом состоянии полного обоюдного доверия: он мог с ней делать все что угодно, и она бы слова ему поперек не сказала, потому что была уверена - он не сделает ничего плохого.

Женщина глотнула воздуха, как утопающий - жадно и порывисто, прохладный воздух облизал влажную истерзанную поцелуями грудь и это было почти больно - но все еще так же хорошо. Внезапно для себя волшебница открыла новый фетиш: ей нравилось, когда Тесс держал ее  за ноги, полной ладонью, придерживал, отводил, пристраивал для собственного удобства. Видеть его, медленно опускающегося вниз, пристраивающегося между ног и чувствовать его нетерпение в силе стиснутых на коже зубов - потрясающе. Тави облизывает пересохшие, зацелованные губы, дрожит, когда дыхание задевает пульсирующие влажные от смазки складки и чуть разводит ноги шире, чтобы брату было удобнее. Ее обжигает сиюминутным стыдом, потому что она - взрослая женщина, которая бесстыдно раскрывается перед мальчишкой, позволяет ему смотреть на то, что обычно и сама в зеркале не всегда видишь - и стонет непроизвольно, от одного лишь взгляда, который этот мальчишка на нее бросает. Искушение в виде его полных губ слишком велико, чтобы победить его даже  перспективой падения на самое дно.

-Только не останавливайся..,-шепчет она сбиваясь с дыхания и кивает быстро-быстро,  отвечая ему и с трудом сдерживая рвущиеся с языка ругательства: разве по ней не видно, что она не просто готова, она уже почти на финише?...
Тави стонет громко, гулко, если бы не заклинания, что они поставили, все посетители таверны внизу были бы в курсе происходящего в мансарде. Первые прикосновения языка к чувствительному узелку нервов плоти заставляют ее дернуться чуть ли не прочь, и тут же прижаться сильнее, выпрашивая продолжение.  Больше всего заводит влажный хлюпающий звук, с которым  напористый язык Тесса ласкает ее, простынь под ними тоже пропитывается смазкой и слюной в считанные секунды и темное пятно расползается шире. на не  может определиться, что любит больше: когда он медленно и широко ее вылизывает, быстро и сильно всасывает в рот пульсирующую судорогами точку или целует как в губы,забирая столько, сколько поместиться, чтобы смазать каждый вожделеющий его сантиметр слюной и ее собственной смазкой. Каждая ласка доводит ее крики и тяжелое дыхание в абсолют совершенно по разному, и остается только метаться в руках любовника.

Октавия зарывается пальцами в волосы мальчишки, прочесывает мягкие пряди и сжимает их не больно, без слов повторяя свою просьбу, потому что голос ее уже не слушается. Она подается бедрами ему навстречу, поджимает пальцы на ногах и на остатках разума не позволяет себе свести колени, чтобы прижать парня еще сильнее и не дать ему отстраняться от нее ни при каких условиях. Ей хочется еще, больше и сильнее, хочется чтобы он сжал пальцы на ее бедрах сильнее, развел еще шире, но это иррациональное желание неосуществимо,  ведь у человеческого тела есть предел, нет его лишь у опьяненного гормонами мозга, который дорисовывает картинку оргазма, делая его еще ярче. Тави вскрикивает еще громче, когда брат отлипает от нее с громким чавком и дразнит так невесомо, так остро, что она дергается и пытается встать хотя бы на локти, но падает бессильно в подушки. Ей нравится, черт бы его побрал! И если в прошлый раз он не знал, что делать но все равно действовал, потому что она его попросила, то теперь словно  тренировал на ней все приемы разом.

Женщина его сделать так еще раз,  дергается , чтобы почувствовать охаживающий ее язык глубже, гонится за призраком обещанного удовольствия. Пальцы на затылке становятся напряженными, впиваются в узел волос сильнее. Октавия прижимает лицо Тессея к себе тесно, на мгновение проявляя нетерпеливую, не аккуратную эгоистичность, но сразу же отступает, заглаживая следы от ногтей нежностью и  оправдываясь сладкой дрожью, что сводит все ее тело и заставляет бедра трястись в преддверии финала. Рэдфорд не просит юношу ни о чем вслух, позволяя ему делать все так, как хочется ему, сегодня они общаются голыми инстинктами и порывами тел. Ей интересно, как выглядит идеальное  желание в его представлении, как он хочет ее брать и как отдаваться. Тави  сложно оставаться спокойной, просто расслабиться и  закатывать глаза в потолок. Ее скручивает в порыве, слишком сильно и чувствительно, и  она  переворачивается на бок, подтягивая ногу  к себе, чтобы  с ума не сойти от сенсорной перегрузки, которую брат на нее обрушил. Долю секунды было легче, как будто отпустило, а потом накатила опустошающая тяжесть потери, неудовлетворенности…

Это не было то самое, но очень близко. Октавия всхлипывает жалобно, ищет вслепую руку или плечо, что нибудь, за что Тессея можно притянуть обратно к себе. Но мальчишка настырен, изобретателен, и его не устраивает половина победы. Он притягивает ее обратно к себе, подлезает сбоку и присасывается с жадностью, вылизывая горячее пульсирующее лоно уже не давая ей ни спуску, ни пощады,  впиваясь пальцами в мягкую плоть на ягодицах. Тави стоне низко и гортанно, сбивчиво шепчет  его имя и двигается ему навстречу, потираясь о  губы и язык , ласкающие ее совершенно неосознанно, из единого с ним желания дойти до точки, за которой ничто уже не способно им помешать. Громкие стоны превращаются в тяжелый хрип и тихий сдавленный свист, и когда язык Тесси в очередной раз прошелся по ней, прижался снизу, дразня  твердый горячий бугорок, Октавия на мгновение замирает, чтобы в следующую секунду забиться  над ним и сжать бедра, проливая свой оргазм  солоноватой смазкой и рваным громким криком после пятисекундного молчания.

Непроизвольные движения бедер продолжались, пока  его рот был прижат к ней, пока чувствительность не потерялась и тереться о его язык было охренительно хорошо вместе с прошившими нутро судорогами. Тави уткнулась в подушку и скомкала одеяло под руками, по спине высупила испарина, она затихла и лишь тогда выпустила любовника из тесного плена собственного тела, потому что потеряла связь с реальностью Не ощущала ни прикосновений, ни тяжесть тела, проминающего матрас, как будто потеряла сознание. Но на деле же оно просто плавало в блаженном “ничто” и перерождалось заново.

Телу нужна была передышка на восстановление, но когда разум к ней вернулся, хотел он только одного: повторить. Женщина повернулась к Тессею и слабо улыбнулась через плечо, откровенно разглядывая тело мальчишки и любуясь тем, как возбуждение обрисовало его член рисунком вен и подтеками смазки. Она представила, как это тяжело, должно быть, и  подалась бедрами назад, прижимаясь  к разгоряченному паху и животу, показывая, что готова продолжать не смотря на то, что только что пережила.

Столько слов вместо простого “покажи мне как надо”. Октавия улыбается и тянется к нему в ответ, целует нежно и долго, успокаивая рвущийся в поводка пыл. Но весь эффект летит к чертовой матери, когда  мягкая ее рука скользит между ними и гладит Тессея по всей возбужденной влажной длине, мучительно медленно, чувственно, мягко. Пальцы берут его уверенно, смыкаются вокруг и отпускаются до самого паха, чтобы тут же скользнуть вверх. Тави ласкала мальчишку, пока он снова не застонал, на грани того, чтобы попросить пощады или незамысловато перегнуть ее через край и трахнуть, но не доводит до самого безумия. Он просил не торопиться и в этот раз - дать ему насладиться ей сполна, и она с радостью это устроит.
-Придержи меня под коленом, вот так,- шепчет она ему на ухо, чуть переворачиваясь, чтобы опереться спиной на оголенную грудь и поднимает ногу, укладывая ее на дугу между большим и указательным пальцами. Поясница прогибается чуть глубже, мягкие ягодицы с горящими следами требовательных пальцев тесно жмутся к бедрам Тессея. Она так близко, что в ее жар можно одеться. И Тави направляет горячий подрагивающий член в себя, помогает ему проникнуть, чуть подаваясь назад и не спеша - вперед, чувствуя как с каждым покачиванием бедер мальчишка достает все глубже и глубже, раздвигает скользкие пульсирующие складки и достает до такой глубины, что это должно быть почти больно.
Но ей хорошо.
Она стонет захлебываясь одновременно с ним, закрывает глаза и невольно хватает ртом воздух, откидываясь назад и прижимаясь лбом к его щеке. Октавия ощущает, что никогда не чувствовала себя такой полной и цельной, как теперь, и каждое его движение назад - как паническая атака, ожидание удара - вдруг он покинет ее тело и больше не вернется? Но Тесс всегда возвращается. Медленно и сильно, горячо и эротично, обещая ей большее, хотя казалось бы, куда?
Когда кончаются варианты  и пределы физические, когда вы достигли того, о чем мечтали, то начинаете мечтать о большем и - ином. У Тави к груди разлилось настоящее пламя, а в голове родилась, будто бы, новая реальность.
Та, где они не умерли, та, где все живы и все знают, та, где им не нужно расставаться. Та, где все, о чем они говорили час назад - реально.
-Да, хорошо…Так хорошо, Тесс!,- стонет она и хнычет сладко ему на ухо, целуя невпопад,- Можешь держать меня по-другому..если хочешь..
Она тут же показывает: перегиб бедра, там где нога переходит в бедро и дальше, в туловище - тоже отлично подходит для его хватки. А еще, она укладывается на кровать полностью, сплетает с ним ноги и целует, закинув руку назад и расчесывая, сжимая пальцами волосы. Тави  дрожит от нетерпения и сладких судорог, сводящих все ее нутро. Ей теперь будет не просто кончить, зато, она может смотреть в темные глаза любовника, с поволокой вожделения и наблюдать за тем, как меняется его лицо, как эмоции цветут на нем и выдают его с головой. Только увидев каждый порыв ее поцеловать, каждую морщинку, закушенные припухлые губы, натруженный язык, облизывающий их то и дело, можно поверить, что все - взаправду. Не из слепой веры, а из глубинного потаенного чувства, в котором рождается столь восхитительный грех, спасающий души отчаявшихся.
Октавия наконец-то верит ему: он правда чувствует всю ту любовь, о которой говорит. И отпускает с поводка все, что до этой секунды было взято на тугую сворку морали и рациональности. Женщина стонет протяжно, громко, порывисто сжимает и царапает любимого, умоляя сделать с ней что-нибудь еще. Она невольно вжимается в одеяла, зарывается лицом в подушки, вздрагивает от воздуха. лизнувшего разгоряченные лопатки.  Вздернутое ближе к животу колено меняет угол проникновения вновь и как-то они вновь меняют положение, чуть переворачиваясь на живот, так что в конце концов Тесс оказывается над ней. Ей ужасно хочется, чтобы он ускорился, сжал сильнее, укусил ее наконец, и волшебница хнычет об этом, изнывая от переполняющих чувств - но все не говорит вслух, задыхаясь от восторга, когда горячие ладони сжимаются на годицах, а твердый скользящий в ней член упирается так, что терпеть уже нереально: Октавия  рычит, сжимая зубами несчастную подушку и захлебывается стоном, подаваясь на брата и запальчиво ища рукой его, притискивая к себе.
Поцелуи, бесконечные поцелуи и нарастающая вибрация в венах. Тави вскрикивает, когда ей удается выпросить чуть больше напора и скорости и с трудом выпускает воздух сквозь сжатые зубы.
…Если бы им не нужно было разлучаться, если бы не нужно было завтра умирать, а только жить и идти дальше, строить новое, прекрасное, щемящее сердце искренностью…
-Я бы согласилась…,- стонет она сама себе, слышит свой голос и краем сознания паникует, ведь вопроса ей никто не задал еще. Рациональная ее часть спит сейчас под воздействием гормонов и стучащей в висках крови. Октавия вспоминает то взволнованное выражение его лица и начинает дрожать от осознания, что именно она имела ввиду. Пальцы заныли от фантомного ощущения холодного металла и ее это пугает..Но так сладко было вообразить на секунду, что это правда,- Тесс, пожалуйста, еще. Я не вынесу, если ты остановишься!,- а это правда. У нее в голосе - страдание и мольба.

Тави рычит, наслаждаясь самой вибрацией звука в голосовых связках, так же как она наслаждается напором и несдержанностью Тесси. Бьющиеся в нее бедра, пульсирующий твердый член внутри и эта хозяйская манера держать ее и брать, как вздумается сводят ее с ума. Женщина жалобно скулит, стенает в одеяло, которое мнет пальцами  и с  каждым громким влажным хлопком напрягается все больше, дрожит, изнемогая в предвкушении яркого финала и когда брат изливается в нее, судорожно сжавшись внутри и заставляя сжаться ее вокруг себя, она замирает и замолкает, испытывая тихий и от этого не менее желанный оргазм. Он задушил в ней все звуки и умерил желание даже дышать. Октавия падает рядом с братом, тяжело дыша и фривольно разваливается у него на груди, забываясь в сладких судорогах их тел и влажной терпкости кожи под губами. Внутри саднит немного и тяжело приятно ноет,  горячее и липкое стекает по бедрам и Тави сжимает их, отстраненно думая о том, что если она забудет вовремя выпить зелья, то все может закончиться естественным для такой ситуации исходом…
Но сейчас это совершенно не имеет значения.
Они лежат и их мысли плавают в тягучем киселе из эмоций и воспоминаний - истинных и придуманных, предчувствий и желаний -  надуманных и закономерных. Рука гладящая ей лопатки вспарывает плотную завесу истомы и возвращают ее в реальность, в уж вопрос так и вовсе окатывает ледяной водой и напоминает, что она стала беспечна. Порывиста. Болтлива. Октавия поворачивается к юноше и внимательно смотрит в его чуть разомлевшее лицо. Протягивает руку и гладит по лицу, очерчивает пальцами зацелованные губы, вздрагивает, когда они ловят ее запястье поцелуем. Они и тут должны установить правила, поговорить  разумно и рационально, ей стоит признаться, что она сгоряча сказала эта, руководствуясь исключительно внезапно нахлынувшими чувствами и мечтами о несбыточном…
-Я, наверное, не должна,- улыбается она печально, честно признаваясь Тессею в своей неуверенности и сомнениях. Какой из семнадцатилетнего мальчишки муж? Неужто он понимает, о чем ее просит и что после все изменится необратимо? Они как-будто играют друг с другом, воображая утопические ситуации будущего и примеряя их, как ребенок примеряет взрослые наряды и воображает себя кем-то совсем иным, выросшим, исполнившим все свои мечты.
Тави вздыхает и отворачивается, Тессу не видно сверху. но она снисходительно улыбается, глядя в ноги кровати. Женщина чуть приподнимается и нашаривает в хаотичных складках одеяла свою волшебную палочку, падая вновь на мягкий живот любовника. Поворачивается к юноше и  наматывает черный его локон на указательный палец, чтобы быстрым движением и заклинанием отрезать его.  Внезапная тяга к вандализму возмутительна, но Рэдфорд  не тратит времени на  объяснения. Октавия разделяет шелковистую прядь надвое, берет руку брата и оборачивает вокруг его безымянного пальца, чертя кончиком палочки латинскую букву D и произнося “Дуро”. Завиток из тонких чернильных волос каменеет и превращается в обсидиановое кольцо весьма необычной фактуры, с волнообразной поверхностью на лицевой части.
-...И согласна взять тебя в мужья,- отвечает она после творческой паузы и проделывает точно такую же манипуляцию с собственной рукой, выкладывая получившееся колечко завитка чуть выше по фаланге,- Потому что слов недостаточно, чтобы выразить то, что я испытываю к тебе, Тессей. Но я пошла бы за тебя, только пообещай ты мне, что мы сохраним ту преданность друг другу и нежность, которые были между мамой и папой. Раз уж преемственность поколений для нас - больше, чем необходимость.
Она крутит получившийся каменный обод у него на пальце, берет ладонь и подносит к губам, вздыхая и нежась в ощущении шершавых костяшек под ними.