Тави клянет себя за слабость стоя уже под теплыми струями воды, когда находит все следы, засосы и  прикасается к себе, ощущая, насколько все было серьезно. Если бы произошедшее  ничего для нее не значило и она сумела бы установить прежние границы, то они быть может оба не были в таком положении. Смывая мыло и следы от чужих поцелуев, женщина не может закрыть глаза, чтобы в мыслях не вернуться на тот диван и не слышать собственный голос, умоляющий мальчишку сделать больше, сильнее и не останавливаться. Октавия пробует впиться в себя ногтями и за болью сломать ассоциативную привязку, но она на удивление только крепчает. Рэдфорд прижимается к мокрой каменной плитке и охлаждает разгоряченный лоб, пульсирующее лицо. Ей хочется заорать, обозвать себя последними словами и дать себе же затрещину, потому что все разумные доводы, которые помогали ей всю жизнь, разбиваются о невесть как в ней поселившееся желание к парню внизу, которому вообще плевать, сколько ему лет, кто он ей и что бы сказали на это родители. Ко всему этому примешивается кусачая злость: если бы Аякс сказал ВСЕМ старшим детям о проклятии сразу же, как узнал, если бы Кастор не съехал от них, едва начал видеть Тень, они могли успеть решить все совместными усилиями! А она теперь тычется как слепая в темноте и все что может - хвататься  за любую возможность не сойти с ума, как Изольда.
Октавия так гордилась своей устойчивостью, и вот где она, когда так нужна? Сделать Тессею больно она не хочет, похерить ему все будущее - тем более. Но после его слов все покатилось к чертям драккловым.
У нее была мысль подтереть ему память. И она не давала ей покоя.
У Октавии достаточно мастерства, чтобы затереть эмоции и состряпать качественную химеру, так же, как она сделала с Берти. Разница была в том, что  МакЛохлана ей хоть и было жаль, но в сути своей ей было плевать на дурака, который сам решил пойти по темному пути. А вот Тесси…Она позволила этой идее захватить себя и пройтись по сознанию - как сделать, какой момент для обрезки воспоминания выбрать, на что заменить обуявшую их страсть. В мыслях все звучало очень логично, формально до свинцового холода: ему нужно спокойно закончить Хогвартс, без отвлекающего фактора в виде инцеста с сестрой, а там уже разберутся. А если химера хорошо прижилась бы, то и рассказывать ничего не нужно было!
…Но как любой аналитик, Тави всегда продумывает все варианты,  и в том, где Тессей узнает правду, есть тонкая опасная грань, за которой, зная натуру брата, будет лишь битое стекло и смертельная обида. Он ненавидит, когда его оберегают и что-то решают за него, ультимативно. И он не простит ей трусости, как мог бы простить простое “между нами ничего не будет больше”. Даже если в перспективе это пойдет ему на пользу…Он не видит перспектив. Они могут банально до них не дожить и умереть, врозь, одинокими и озлобленными. И представляя брата таким, Октавия не готова так рисковать. Она не может его оставить и не может его предать. Даже если это означает рисковать репутацией и позволить их чувствам прорасти в них намертво.
Пусть лучше он будет знать, что она в него влюблена и прожить в этом пару месяцев, может год, чем быть уверенным, что у него не осталось тех, кому можно доверять.
Это отрезвило, внезапно. Женщина перестала рыдать и  смыла с себя остатки мыла и шампуня. Раньше она ощущала себя грязной, теперь же с нее словно сняли кожу, но… Было хорошо. Миг, когда решение принималось окончательно, она любила за фантомное чувство твердой почвы под ногами.
Тави высушила волосы полотенцем и накинула в кои то веки не растянутую футболку, а оранжевое кимоно с синим кушаком, затянув его потуже. Мелкие женские хитрости, чтобы держать себя в руках и чувствовать чуть более уверенно.  Пока она шла на кухню, откуда уже шел запах еды и мелкое шкворчание масла, проверила чемодан Дианы, который сестра собрала накануне - все ли взяла, ничего не забыла, и взмахом волшебной палочки отправила вещи левитировать в коридор, чтобы не спускать завтра в попыхах.
Тесси на кухне смотрелся по-хозяйски, может быть даже лучше нее. Тави некоторое время полюбовалась его спиной от дверного проема, потом тихо зашла и села за стол, подперев подбородок рукой и раскидав рукава вокруг себя. Живот моментально среагировал на аппетитные запахи и заурчал в тональности умирающего кита, женщина сглотнула подступившую слюну и умоляюще посмотрела на брата. С красными опухшими глазами это, должно быть, было еще более жалостно.
Картошку жарить его научила не мама, как ни странно, а папа. Круче, чем Аякс, в семье с картофелем не обращался никто, даже Изольда уступила мужу пальму первенства в приготовлении корнеплода и любила лакомиться со сковородки или запуская ложку в кастрюлю с пюре. Но говорить об этом сегодня, пожалуй, не стоило. Пусть теперь это будет его  коронное блюдо, раз уж он вырос. Тави приманила из кладовой пару бутылок сливочного пива и открыла их холодными.

В конце концов, у нее в голове стало восхитительно пусто. Стучали вилки, хрустела на зубах вкусная картофельная корочка, скрипели под едоками стулья и собственное сердце наконец перестало колотиться, словно пойманная в сети рыба. Тави вошла в свое обычное состояние, когда мир ей понятен, а она управляет собственной жизнью. Вот такой вот стабильный самообман.
Им редко удавалось побыть в таком благостном уюте, всегда прежде что-то было не так или они  с Тессеем были на нервах - обычно один из них, но все чаще и чаще вдвоем - входя в резонанс и делая обстановку дома невыносимой. Впервые со смерти родителей Октавия не ощущала подвоха и словно уловила отголоски той, старой семьи, которая у них была, не смотря на то, что места мамы и папы пустовали. Теперь они были за них. Кажется, во всех смыслах.
-Тобой,- чуть не сорвалось у нее с губ моментальная фривольная шутка, но к счастью рот Рэдфорд в тот момент был занят едой. Она без сожаления упустила момент, хотела было выкатить список дел на вечер, но поняла. что его тоже озвучивать в полном объеме не стоит: почистить диван (приемлемо), собраться на работу (скукотища), проверить, собрал ли чемодан Тесси (а вот тут стоп!).
Она не могла больше вести себя как прежде. Возьмись они это делать и получился бы цирк: днем  она снова пытается заменить Тессею мать и быть старшей сестрой, а по ночам жарко стонет ему в ухо и прикладывает свой язык туда, где ему совсем не место? Абсурд. Если бы они решили сделать вид, что ничего не было и не продолжать, то может быть первая часть плана и сгодилась бы. Но ведь они ничего не решили. Тесс и Тави смотрят друг на друга, как два голодных арестанта и тюрьма - у них в головах.
-Приберу на диване,- расставляет она приоритеты все же по логике, отправляет последнюю картошину в рот и смотрит на брата, решая, каким будет их последний летний вечер,- И побуду с тобой.
Октавия не станет впредь  страховать этого вредного сыча  в мелочах и подсказывать верные решения. Пусть ищет их сам, учится на ошибках и переделывает по пять раз. Раз он взрослый (а это так),  то это не должно быть проблемой. И мыслить так будет проще им обоим.
Волшебница допивает свое пиво, отправляет пустую посуду в мойку и встает, чтобы прибрать за собой. Она было тянется, чтобы как прежде сгрести Тесса за вьющиеся патлы пальцами и поцеловать в макушку, но одергивает себя: это она тоже делала из ребячества, тиская его, потому что он шипел как манул и вредничал, делая вид, что ему не нравится. Так что волосы его она так же зачесывает  ногтями назад, но склоняется ниже и оставляет несколько теплых поцелуев на шее, сразу под ухом.
-Спасибо за ужин,- тихо благодарит она и сжимает парня за плечи.
Вообще, в планах у нее были треклятые книги и очередная попытка понять, как работает их проклятье, но теперь одна мысль о том, чтобы убить вечер за мрачными строчками навевает отвращение.  Октавия сгребает подушки и покрывала с дивана, чтобы отправить их в стирку, а пятна с обивки выводит с помощью заклинания и зелья. Их на самом деле не так уж и много, и она не может ручаться, что хоть одно из них результат их с братом утех, но на всякий случай капитально убирает все, что замечает и обрабатывает старую громадину, оставляя ее сохнуть до утра. Книги с пола убирает подальше на полки, с глаз долой. Потом, проходя по пути в ванную с ворохом грязного белья, цепляется краем глаза за угол собственной кровати,  мелькнувший в открытой двери и внезапно находит зудящую потребность перестелить ее. Втайне она думает о них с Тесси и догадывается, что брат захочет спать вместе. Она и сама хочет, но еще цепляется за что-то старое, а потому не подает виду. И перезаправляет подушки в чистый, хрустящий лен, пропитанный запахом жимолости и шалфея, достает второе одеяло, потому что знает, что с ней невозможно спать под одним общим - она вечно все сгребает под себя. Тави не включает в комнате свет, рассеянно  смотрит на свои вещи и стены. Казалось бы, все до боли знакомое и ни на дюйм не сдвинулось с места, а как будто совсем другая комната, и другой дом, и жизнь тоже. Она как будто пребывает в трансе, не замечает, как погас свет на первом этаже,  как скрипнули под ногой половицы; еще вечер, не ночь, но ей очень хочется, чтобы весь Аппер уснул и оставил их наконец-то вдвоем. В покое.
Когда Тесс появляется у нее на пороге, она поднимает глаза и хлопает по свежезастеленному одеялу рядом с собой. А потом укладывается к нему на колени, как кошка, гладит и утыкается в  них лицом.
-Предложила бы поиграть в карты, но не хочу включать свет.