Можно сколько угодно верить в худшее и, просчитывая варианты, останавливаться на самом скверном, как самом вероятном, однако, стоит оному действительно произойти, ты все равно окажешься не готов, и что-то внутри непременно сломается или лопнет. И ведь не скажешь самому себе: я так и знал. Не упрекнешь пустым, но таким правдивым: я так и думал. Знал, думал, какая разница? Не смирился, не захотел, не смог. Все равно в итоге больно и страшно. Было больно, когда они узнали, что Тень добралась до Тави и запустила отсчет, и было больно теперь… Почему? – Ответа у Тесса не было, но он видел тяжесть, лежащую на плечах невесты неподъемным грузом, наблюдал печаль, залегшую в потухшем раздраженном взгляде, и ощущал тягучую отчаянную боль, что втекла в комнату вместе с женщиной. А еще помнил, как Тави сидела на чердаке и как гнала его прочь. Она никогда не делала так просто из прихоти и, лишь на мгновение позволив себе поверить, что все, может быть, не так уж и плохо, теперь парень не сомневался: все еще хуже. Хуже, чем ему показалось вчера и подумалось перед сном. И это хуже сегодня звалось «ничего». «Ну да, ничего… Так я и поверил».
Рэдфорд нахмурился, сверля спину Октавии тяжелым взглядом, но усилием воли заставил себя молчать и не говорить очевидных вещей. Сестра – не дура, и знает, что он не слепой, не наивный, и не тупой, а значит, все видит, все замечает и даже почти понимает. Так вот и не за чем переспрашивать, настаивать, уточнять. «Ничего не произошло. Может быть, и так». Действительно, могло бы быть так, если бы использовалось с уточнением «ничего нового». Тави устала от бессонных ночей, замучилась от кошмаров, что преследовали ее наяву, наконец, отчаялась отыскать разгадку, найти спасение и забилась в кокон отчаянного бессилия, из которого не видела выхода…Все это могло бы быть «не произошло», но, едва ли, подходило под понятие «ничего», да и с этим они, кажется, уже научились справляться. Сестра знала: как бы мучительно больно и страшно ей не было, она могла прийти к нему, выплеснуть горечь наружу, поговорить и довериться, но… Тави предпочла сигареты и одиночество. «Почему?»
Волшебница молчала, и Тессей молчал ей в ответ, ожидая рассказа, признания или, на худой конец, гневной вспышки. Он, конечно, не был уже ребенком и имел полное право не подчиняться воле старшей сестры, но с нее сталось бы отослать его прочь из кухни, раз уж он на сегодня закончил с завтраком и, кажется, не собирался готовить обед на всю семью. Наконец, возлюбленная могла бы уйти сама, не дав никакого ответа (правда, тогда он, скорее всего, пошел бы за ней), но даже этого Октавия делать не торопилась. Она точно умерла минувшей ночью, и теперь никак не могла воскреснуть, и это ее безмолвие просто чудовищно напоминало неприсутствие матери. Такое же стылое, равнодушное, сквозь которое пробивается лишь одно раздражение на кофе и на непрошеное соседство.
Парень отвел глаза в сторону, потупился и закусил губу. Всего на мгновение ему захотелось уйти и оставить все так, как есть, позволив Тави разобраться во всем самой и вернуться к нему, когда она будет готова, но что-то внутри приковало к стулу, справедливо напомнив: нельзя оставлять людей в таком состоянии, даже если ты ничего не можешь. Как бы ни было страшно, больно и горько, ты обязан быть рядом. Обязан дать человеку понять, что он не один, не брошен, не оставлен и все так же трепетно и горячо любим. Любовь и жалость делают слабыми, но они же и защищают, когда ты, выбивая опору из рук, готов этой опорой стать. Это было сложно, но в себе Рэдфорд-младший не сомневался. «Письмо, значит».
Тесс не знал, что может быть в нем написано. Что такого Тави могла узнать, что это ее сломало, и, когда бегло прочел неровные строчки, даже не сразу понял, в чем дело, уловив только самую суть, однако, прокрутив в голове информацию, понял: сестра (к слову, вовсе не бывшая родной сестрой) ощутила себя бесполезной. До вчерашнего дня они думали, что приблизились к истине сами, что сами призвали Тень своими стараниями, и вот теперь оказалось, что их усилия не стоили ничего, и проклятие не изменило сценария. Оно коснулось Тави, потому что пришел ее срок. Даже больше, не старайся они так усердно найти спасение, может быть, у них осталось бы несколько лет в запасе. Может быть, будь Тави сейчас слабее, Тень не нашла бы ее. Никого бы из них не нашла, кроме Ди. Они никого не спасли. Ничего не сделали. Ничего не достигли. И все их знания были ничем, в сравнении с тем, что содержало в себе письмо всего из пары страниц. Они никчемные, бесполезные. Все они. Так стоит ли им, бесполезным, жить дальше? Строить планы на несколько месяцев? Надеяться? Верить? Кажется, что-то там было в письме такое, полезное…
Рэдфорд надул губы, бросил недовольный взгляд на клочок бумаги, который сам же отложил в сторону, и, тяжело вздохнув, сложил руки перед собой.
- Нужно будет его найти, - сказал парень, не зная, с чего еще можно начать неприятный мучительный разговор, - Ясона. Если он еще жив, конечно. И привезти сюда – ему нечего делать в чужой стране без памяти и помощи. Я поговорю с друзьями. Может быть, у кого-то есть связи в Америке, и они смогут что-то узнать. Если нет. Поедем вместе. Или найдем кого-то, кто сможет поехать за нас. Я подумаю, кто мог бы нам помочь.
Тессей прервался и замолчал. Наверное, поиск дяди или его останков вовсе не был приоритетным вопросом для обсуждения, но нужно было с чего-то начать, и парень начал с простого и не такого мучительного. В конце концов, если Ясон жив, ему и отвечать за то, что было не сказано, и не сделано. Он мог бы предупредить свою дочь, когда понял, что происходит. Мог бы, но предпочел трусливо сбежать. Рэдфорд раздраженно выдохнул и сжал кулаки, лежащие на столе.
- С остальным разберемся тоже, - пообещал он Тави, - мне нужно время все осознать и обдумать, но… Я не откажусь от тебя. Ни при каких обстоятельствах.