...Она знала, что кончиться это плохо, чуяла неладное, как пугливый зверь, стоило им со стариком Томэлем выехать из деревенек в сторону Киркволла. Не собирающийся заезжать в проклятый Создателем город балаганчик никак не мог остаться без некоторых важных мелочей, и без того живя в проголодь, а лезть в разворошенное магами и храмовниками гнездо...Сколько там прошло с восстания? Три недели? Месяц? Два?  А люди, кто мог, все еще бежали, сломя голову, в ужасе, в страхе, потеряв всякий разум. Последний раз Самана видела такое, когда пришел  Пятый Мор. И по правде сказать, ей становилось страшно, она молилась всем духам предков, чтобы они как можно скорее покинули эти места, а еще лучше- Вольную Марку.
Старик Томэль вызвался съездить в город и добыть необходимое, но Джильер отказал, сказав, что один он никуда не поедет, что в Киркволле- опаснее теперь, чем в пасти демона. Побухтев для порядка, старый эльф ткнул Саману в бок и велел девке собираться поживее, а хасиндка сплюнула горечь от травинки, которую жевала, и молча поднялась со ступенек фургона, не задавая вопросов: она привыкла делать, что нужно, а не разводить пустые препирательства.
Погода словно насмехалась над поверженным Городом Цепей, скрыла извечно солнце и зарядила дождями, превращая дороги в мерзкую жижу. Самана молча ехала на крестьянской телеге и слушала причитания и понурый тон попутчиков, нервно постукивая кончиками пальцев по топорищу на поясе, будто и дела ей не было до промозглой сырости. На самом деле, ее все это прилично раздражало, особенно потерянное в дороге время, которое никак не могли нагнать. В город они въехали едва-едва с сумерками, словив на себе подозрительные взгляды стражи.
-Что у тебя за сундук, что ты с ним таскаешься?,- хасиндка порывалась было помочь эльфу вытащить массивный ящик, но больно схлопотала по руке и зашипела,- Какого хрена?!
-Руки свои не суй, собачница херова!,- прикрикнул Томэль и сам попер драгоценную ношу, в сторону...
А вот куда, она так и не поняла, вот он только что тут был, руку протяни- и вот уже нет. Самана проморгалась, чертыхаясь сквозь зубы, закинула полу пустую суму за плечи и двинулась к развалу, уже закрывающемуся на ночь. Ей всего-то и надо было, что купить несколько склянок и банок, как раз на горсть меди, что теперь за деньгу даже и не считалась.
Грохот заставил ее дернуться и вскинуть голову, теряя за плечами капюшон. Торговцы, пуганные уже не раз, тотчас похватали жалкие пожитки и попрятались по домам, а Самана как шальная понеслась по рынку, ища Томэя глазами.
-Да где ты есть, старый хрыч?!,- в отчаянии прошипела она и едва не налетела на закованную в доспех грудь храмовника, который тотчас сгреб девушку за шкирку и встряхнул. В глазах на миг потемнело, а когда прояснилось, Самана увидела эльфа, голосящего благим матом и рвущегося к своему клятому сундуку, в то время как руки ему заламывали храмовники. Храмовники?! Да какого черта они тут делают?
-Эй, а ну пустите, пустите его, он же на ладан дышит, он старик, он...
Старик заголосил что-то гортанное, грохнулся в мутную лужу, худой грудью прямо на сундук и это было ошибкой храмовников : из ящика в худой ладони появился огрызок, обломок, некогда бывший посохом, а может и являющийся таковым до сих пор, вспыхнуло, завизжало, заскрежетало, и из-под земли вдруг полезли демоны гнева! Самана охнула, грохаясь на колени, потому как стальные руки тотчас отпустили ее бесполезную тушку и схватились за меч. Томэль, разумеется, пропал в переулках, за ним погнались двое храмовников.
Она поздновато очнулась, едва не прозевав момент, когда к ней подлез демон, заорала, отмахнулась топориком и отшатнулась назад, спешно сбрасывая с плеча лук и натягвая тетиву. Конечно,это не помогло бы, жест чисто машинальный, потому как и защита ей уже особо была не нужна: демона перерубил мощный меч одного из рыцарей, а от искр спас его же щит, который, впрочем, был поднят отнюдь не над ней, а ее спас постольку поскольку.
-Держи стерву, она с малефикаром заодно!,- рявкнуло над ее ухом и хасиндка дала деру в узкий переулок, петляя, точно заяц. За ней грохотали стальные набойки сапог  вперемешку с матами  о той самой матери, а она от страха даже не могла вспомнить, где она вообще находится, почему рядом не лес, почему она не отстреливается...
Хасиндка развернулась и в отчаянии, подбросив оружие в ладони, резко бросила в преследующего ее храмовника топорик, от которого тот успел закрыться. Тетива резанула пальцы, звонкое "танг" над ухом сорвало воздух... и ее смяли латные перчатки подскочившего откуда-то сбоку рыцаря, вырвали лук, и хорошенько вдарили в висок. Лужа , в которой она едва не утонула, показалась упоительно теплой...
...Злая ирония была в этом : опять кандалы, опять боль, будто злые ветра Остагара снова забросили ее в Тевитер. Самана пошевелилась и застонала, чувтвуя, как тупая боль пульсирует в виске, как где-то совсем рядом матерятся мужики, костерят кого-то на чем свет стоит...Хотя, почему кого-то? Ее, вполне вероятно.
-Эта стерва прострелила Тому легкое, еле откачали! Кончить ее надо, как и всех , кто укрывает магов и малефикаров, точно вам говорю!
-А кто решать это будет, ты что ли?,- вторил другой голос, постарше,- Нет рыцаря-командора больше...
-Есть, вон, посерёд Казематов во всей красе стоит, курва...
Дальше все утонуло в головной боли, от злости не помня себя, самана вдарила по скрежечущей решетке и заорала.
- Да заткнитесь уже! Или вздернете, только позакрывайте пасти...Ох...Долбанные низинники...Почему всегда по башке...

По горькому опыту знала Самана, что ничего не бывает просто так и по доброте душевной. Еще в камере хасиндка смерила храмовника с пронзительными голубыми глазами подозрительным взглядом, но дергаться не стала, экономя силы: голова гудела немилосердно, душные стены и своды над головой были незнакомы, и никакого оружия, ее обыскали очень тщательно, не побрезговали даже наручи стянуть и спереть засапожный нож. Показать зубы она всегда успеет, а вот сохранить их возможности может и не представиться.
Перед глазами помимо того, что все плыло, так до сих пор стоял старик Томэль, втыкающий себе в руку огрызок посоха, похожий на обугленную и скрюченную руку. В ее голове никак не могло уложиться, что этот клоун и фокусник оказался мало того, что взаправдошним магом, так еще и малефикаром. Худо дело, в Киркволле, да еще быть замеченным рядом с магом крови – проще сразу повеситься самостоятельно на собственных же портянках. А еще цирковые, оставшиеся где-то в пригороде, если про них прознают, ни Джи, ни Минив, ни Рут с Хирдой не уйти, в лучшем случае,их промурыжат в тюрьме несколько недель.
Самана села на стул, с непривычки потирая оголенные до локтя руки и  то и дело проводя пальцами по белеющим рубцам шрамов. К зелью она не притронулась, даже если бы на нем было что-то написано – читать хасиндка не умела, а если бы сказали, что это милость Андрасте, все равно не стала бы пить невнятную жижу. Даже если у нее был запах целебной припарки.
Она смотрела на храмовника тупым, ничего не выражающим взглядом, пропуская его вежливые потуги мимо ушей. Она им не верила, в ее мире были вежливым либо лжецы, либо психи. Никто не дал бы ей гарантии, что перед ней не хронический случай «два а одном». От создания «невозмутимого» лица ее все время отвлекали синющие глаза, как цветущие незабудки по весне, которые Аси любила вплетать себе в косы. За воспоминанием о мертвой шаманке потянулась тоска по Диким землям Коркари, потом легкий силуэт названной сестры, летний зной и удушливое разностравье, последнее торжище перед Мором, на тракте от Остагара к Лотерингу…
…- Бесподобные глаза. Не хочешь мне их подарить?,- и пусть голос белокурой, не по-хасиндски светлой шаманки был сплошной елей, с нее сталось бы в самом деле вырвать парнишке-ферелденцу, сидящему на бочке и так некстати привлекшему ее внимание глаза. Ее вечно тянуло к долинникам, точно ей на каждом их мужике было медом намазано. И ее совершенно не смущало шляться среди них, опираясь на кривой посох с побрякушками из черненого дерева, она провоцировала сестер и пугливых фермеров, рассекая торжище с видом хозяйки жизни. Вот, теперь новая жертва, на две головы выше этой дуры.
Самана ухватилась за кончик длиной косы и дернула на себя, из-за чего шаманка с возмущенным писком полетела назад, так и не дотронувшись до щеки парнишки, и шлепнулась на задницу посреди лотков. Вокруг стоящий люд загоготал.
-Отстань от него, Аси. Нечего пугать долинников до полусмерти,- хотелось было добавить «пока ярмарка не кончится», но она сумела справиться с искушением. Шаманка с видом оскорбленной королевы откинула косы на спину, хлестнув ей испортившую ей всю малину Саману по лицу и пошла прочь, вихляя задом, точно пьяный матрос.
-Не зевай,- хасиндка прицельно бросила в молодого Карвера крупной болотной ягодой и засмеялась,- А то попадешь к ней в котел, и очнуться не успеешь. А из котла пути к вашей Андрасте нет.
В тот день  Аси делала еще пару попыток увиться вокруг ферелденца, но Самана была на чеку и каждый раз отваживала свою подопечную. А потом торжище свернули и хасинды ушли, сгибаясь под тяжестью наменянного. Та весна была последней спокойной, уже в конце осени к ним пришел аввар на тяжеловозе, с обещанием увезти Саману от незавидной участи, а зимой – порождения тьмы…
… - Как она, должно быть, злилась, что по ту сторону не нашла твоих глаз,- пробурчала хасиндка себе под нос, стирая кровь с виска,- Я  не знала, что старик- маг крови, я его встретила по дороге в Киркволл, он попросил его проводить, а  в моих краях принято помогать старшим,- правильно, не словом не солгала-не словом правды так и не сказала, она готова была скорее откусить себе язык, чем рассказать о цирковых, у которых, она очень надеялась, хватит ума сбежать после того, как они с Томэлем не вернулись,- Вы его убили?
Она не стала бы по нему плакать. Она навидалась этой магии крови, по горло, по гроб жизни, в кошмарах до сих пор приходила Аси со вспоротыми венами, вспухшими глазами и раскроенным горлом, в белом, как подвенечном, платье.

Злая, злая ирония ее жизни была в том, что рядом всегда оказывались маги крови. Сначала это были слова Моргана и  старая Кахэтун, которую не смогла спасти кровь, потом- клятый магистр в Тевинтере, теперь вот  старик, с которым она без малого несколько лет кряду ошивалась. И ни разу не заподозрила. Или заподозрила, но сделала вид? Зверь обходит стороной то, что его пугает. Человек игнорирует. Игнорирование проблемы-традиционный способ ее решения.
- Откуда ты только берешь это все, Котелок,- это прозвище само село на язык и прекращать хасиндка была не намерена. Не от злости или желания позлить, просто господа храмовники не слишком то расшаркиваются перед всякой швалью, как еще ей называть эту жестяную бочку,- Маг крови и шуты, маг крови и контрабандисты... Маги крови и одержимые храмовники будут? Нет?  А жаль. Я не знала, что он маг крови, знала бы- прирезала на месте.
Последнее Самана отчеканила так жестко и холодно, что сама себя испугалась, потому что ни секунды не сомневалась в своих словах. Оправдываться сверх этого? Бесполезно: о шайках она ничего не знала, цирковые точно были не причастны к контрабанде или делишкам Томэля, потому что иначе отпустили его одного, не вовлекая ненадежную на это дело Саману, а о том, кто там лириумом приторговывал так подавно не слыхивала. Она  снесла все эти угрозы, потупила черные глаза в пол и покорно встала, идя с храмовником, который отволок ее обратно в камеру. пустую, тихую, темную камеру. И почему она начала себя чувствовать  как дома в пустых клетках?
-Потому что зверь без воли привычен к прутьям.
Свернувшись тугим клубком на клоке грязной соломы, она провела ночь, утро, день, вечер. Изредка проходящие храмовники били по решетке, видели, как выныривая из тяжелого забытья сна хасиндка дергалась и оставляли ее в покое. Не сдохла, вонять не начала, ну и Создатель с ней.  Раз приносили кружку с водой и каменную корку черствого хлеба. Наверняка, для местных это было скудной подачкой, но эти идиоты никогда не жили в Коркари, где хлеб ценился дороже золота. Самана робко отгрызала кусок сухаря и клала за щеку, наслаждаясь вкусом размякающего хлеба и едва не захлебываясь в слюнях. Но не более того, она продолжала лежать в углу побитым зверем, много думая о том, что стало с труппой, настигли ли их храмовники, хватило ли ума убраться?...
Вторая ночь, утро, день. Приходил тот недоумок, которого она подстрелила, хрипел, как бронто, швырнул в нее кружкой с водой, бросил на пол хлеб, да еще и помочился сверху, чтобы уж точно не пришло в голову утолить голод. Малец был очень на нее зол, его самолюбие явно не могло вынести подобного оскорбления от бабы. Да, именно так он и выразился, прежде чем плюнул в ее сторону. Не попал, конечно, а она не повернулась.
Вечером третьего дня приперлась целая шайка, свистела и бросала в нее тухлятиной, грохотала по решетке и отпускала скарбезные шуточки, вроде той, спят ли хасинды  с собственными мабари и плодятся ли их бабы как суки- по семеру ублюдков а раз. Особым верхом остроумия им показалась шутка про  ее татуировки и  что станет с полумесяцем на  нижней губе, если заставить работать курву как последнюю проблядь из некогда "Цветущей Розы". Самана не реагировала и тем сильнее злила своих обидчиков, получая порцию оскорблений , шума и мусора. И где же ты, доблестный рыцарь, когда твои малолетние выкормыши творят подобное? Прикрыл васильковые глаза, Котелок, проигнорировал? Или ты в неравном бою с контрабандистами, у которых пять нор в одном холме?...
Откуда-то сверху раздалось возмущенное чириканье, храмовники задрали головы и шарахнулись в стороны, когда мелкая гибкая тень сиганула им  на шеи, вереща ужаленным демоном и шныряя сквозь прутья, подбегая к Самане. Асва нашла ее даже в городе, что нимало удивило хасиндку, она думала, что зверек подался на вольные хлеба без хозяйки. Харза ластилась и виляла буро-рыжим хвостом, злобно чирикая и шипя на храмовников.
-Эй, она крысу призвала! К ней крысы ползут!
Дальше  все было слишком быстро,чтобы запомнить или трепыхнуться: лязгнул замок, ее сгребли за шиворот и хорошенько наподдали по ребрам. самана схватила одного за сапог и дернула лодыжку на себя, отчего мужик потерял равновесие и упал, голося благим матом, но подняться охотница все равно не успела, новые удары обрушились на ее голову, бока, спину, рванули за ворот, порвав жилет и саму рубаху, обозревая не столько тело, сколько белесый шрам и тотчас оповестив всех , мол, вот он, след от магии крови! Так бы и кончила она, вбитая в плиты пола, если бы не прибежали другие и не разогнали эту шайку. Сквозь шум и дурноту, ломоту в костях, хасиндка слышала вопль Асвы, куница скакала по ней, жалобно вереща, и матершину храмовников. Ее подняли холоднющие в стальных рукавицах руки, она захрипела и от боли отключилась. Очнулась много позже, все от той же боли, в месте, чем-то напоминающем лазарет...да, так это называлось у низинников. По жесткой койке скакала Асва, не давая никому подойти, чем и приносила все эти страдания. Губы были разбиты, немилосердно хотелось пить.
- Воды, дайте воды,- попросила она в пустоту и забылась вновь, смакуя жажду в фантасмагоричных видениях, в которых нет-нет да мелькал светлый силуэт со вспоротым горлом.

Она жадно вцепилась в кружку, точно изморенный голодом зверь в сухую кость. Пила и пила, даже когда вода закончилась, все еще судорожно глотала уже пустой воздух, бредя о ключевой воде. Где-то яростно заверещала Асва, стоило храмовничьему целителю подойти к ней с мазью, но Самана уже не воспринимала ничего из реального мира. Все застили болезненные и бредовые сны...
...Как оказались целы руки-ноги целитель недоумевал в своих отчетах капитану Хоуку, несколько сломанных ребер, отбитые легкие и кровоподтеки не угрожали жизни, но выздоровление ставили под вопрос. Хасиндка не буянила, почти все время валялась в жаровом бреду. безвольно глотая горькие отвары и принимая припарки. За это время безжалостно выгнанная из лазарета куница вконец извелась,ловко избегая пинков храмовников и до полусмерти напугав всех казематских котов, и за два дня были переловлены чуть ли не все крысы в Казематах. Настоящие крысы. И каждая была любовно складирована под двери каморки, в которой заседал капитан Хоук. Даже до одури боящиеся после наказания послушники начали тихонечко хихикать и пересказывать небылицы о том, что видать Карвера Хоука пытаются если не приворожить, то как минимум задобрить. Асва все время путалась у Хоука под ногами, жалобно скуля и чирикая на все лады, терпела пинки и выла под дверями лазарета, куда ее ни в какую не пускали. Киркволл по прежнему заливали дожди.
... Она никак не могла разлепить веки, слыша, как ее зовут откуда-то с улицы. Тело вовсе не слушалось, превратившись в груду костей на шарнирах, но Самана была упертой, возможно, самой упертой хасиндкой в Тедасе, иначе почему она все еще жива? Женщина сползла с койки, мутным взглядом обведя пустой лазарет и дрожа всем телом, подползла к крошечному окну, прикрытому толстыми прутьями решетки и зашипела, щуря слезящиеся глаза от залившего двор  Казематов солнечного света. ЕЕ звали, но она никак не могла разобрать-кто?
Силуэт прыгал, махал руками и кричал "Самана!Самана! Гляди сюда!", и когда хасиндка наконец смогла привыкнуть к резкому контрасту после темной целительской, ее охватил холодный ужас, комом вставший в горле и стянувший желудок ледяными обручами : Аси не могла бы даже говорить, не то что кричать, с перерезанным до самой кости горлом, однако это не мешало мертвой шаманке смеяться и кричать что есть сил, указывая на развешанные по двору трупы. Джильер, Минив, Рута, Бэм, Гроув, цирковые были подвешены за ноги и выпотрошены, как цыплята, под ними уже натекло целое море крови и потрохов, а от омерзительного жужжания тысяч мух закладывало уши. Самана зашлась в крике, колотя руками по решетке и кляня бывшую подругу самыми отборными ферелденскими ругательствами, вперемешку с собственными, хасиндскими. А ее кошмар все смеялся и смеялся, размазывая кровь из перерубленной трахеи по пухлым губам. "Правда, красиво! Скоро мы поставим еще один такой же. И третий. И пятый. Тебе нравится, Самана? Тогда проснись и прийди посмотреть!"...
...Ей влепили звучную пощечину, и возможно, именно это отрезвило и вырвало из бредового сна. Женщина судорожно хватанула ртом воздух, цепляясь за целителя и с ужасом осматривая комнату.
-Да уймись ты, окаянная! Никак перепила эльфийского корня,дура!,- ворчал зельевар, сбрасывая с себя сильные цепкие руки.
Самана кубарем скатилась на пол и подскочила к кокну, за которым был просто двор, пустой двор, по которому прохаживались храмовники и немногочисленные горожане. Что это было? Какого демона? О, а то, что это были происки демона, мнимого или реального, она не сомневалась. ЕЕ охватила тревога, которая перекрыла все, и гордость, и осторожность, и страх перед рыцарями. За дверью как безумная верещала Асва, хасиндка выскочила в коридор и на бегу, под протест лекаря подхватила куницу и понеслась, ища смутно знакомые повороты. Едва не снеся двоих зазевавшихся храмовников, Самана прокатилась на скользком, едва помытом полу босиком и ломанулась уже под приказы схватить буйную и отвести к капитану немедля. Плохо, что она недостаточно хорошо соображала, иначе могла избежать нудной погони и стальной перчатки в распустившихся черных волосах, едва вломившись в знакомую дверь. Она ввалилась в кабинет Хоука, поваленная на пол догнавшим ее храмовником и вжимаемая в холодные камни пола, хрипя от боли в едва-едва заживших легких и боку. Над головой шумели выкрики, и она не могла их разобрать из-за шума в голове, ее тряхонули и подняли на ноги, на секунду мир прояснился и явил грозный силуэт, закованный в храмовничьи латы и очи цвета весеннего ясного неба. Небывало жалобно заскулила Асва, крутясь, почему то, на столе, на самых бумагах.
- Я вас отведу, я отведу вас к цирковым!
Как по мановению латной перчатки, все заткнулись и слышно было теперь только ее больные хрипы и севший, грудной голос. Самане пришлось сглотнуть слюну пополам с кровью, прежде чем боль в груди отпустила.
-Собери людей, сколько нужно, и я отведу вас к цирковым. Вы не можете найти душегубов, потому что они засели на Рваном берегу, в котором пещер больше, чем дыр в сыре. Ваши латы гремят даже когда на них пыль ложится, и они заранее знают, что вы идете, у них засада под каждым кустом. Я пройду тихо, отрою каждую нору и вы их переловите как крыс. Возьми людей и я отведу вас. Только возьми толковых, которые не побегут вперед, сломя голову.
Она закашлялась и едва не грохнулась на колени, повиснув на держащих ее руках, точно тряпка, но лишь на пару мгновений. Самана глянула на Карвера исподлобья, точно пойманный зверь, и лицо ее было бледно, как никогда не бывает дубленая солнцем кожа хасиндов. в глазах, на самых задворках плескался потаенный страх пополам с решимостью. Что бы ни сподвигло ее к сотрудничеству, она была очень тверда в своем решении. А еще бита и жалка в обрывках тряпок, в которые храмовники, избившие ее, превратили одежду.
-И еще рубаха не помешает. И верните мне лук. Ваши доспехи он все равно  не пробивает. Я не сбегу, только собери людей к цирковым.

Грязь хлюпала под ногами с мерзким чавком. Дождь почти перестал, лишь туманная морось витала в воздухе, впрочем, смачивая одежду ничуть не хуже ливня. Хасиндка не шла-неслась вперед, проводя храмовников Хоука едва ли не козьей тропой, ответвляющейся от основного тракта. Если не присматриваться-так и вовек не заметишь. Самана прихрамывала, неся на плечах присмиревшую куницу, но упрямо бежала вперед. Вскоре из-за высокой сорной травы и холмов они заприметили дым, и чем ближе подходили, тем чернее он становился. Выругавшись по хасиндски, охотница припустила еще быстрее, споткнулась, скатилась кубарем в овражек, поднялась и вновь побежала.
...Фургон был перевернут и уже не горел, а просто тлел. Было видно, что настоящего пожара здесь не было, повозку разворотило вспышкой заклинания или кем-то настолько сильным, что он мог ломать толстенные спицы колес и рессор. На небольшой стоянке витал запах скотобойни, тут и там были разбросаны тела. Джильер, Минив, Рута, Гроув, Бэм. Все мертвы, кого выжгли заклинанием, кого зарезали, как свинью, особенно нелепо на этом фоне смотрелся театральный реквизит, яркие перья и орлесианские маски, детские куклы...Руте едва стукнуло шестнадцать, но она до сих пор не могла расстаться с игрушками. Наивная дурочка.
-Я их всех убью за вас. Я выпотрошу их, как поганых генлоков, я вам клянусь, Орел мне в свидетели, я вам клянусь в этом,- причитала Самана, глядя на это побоище. Тут и там валялись жалкие медяки, которые не тронули. Правильно, не тронули, искали, судя по всему, совершенно другое.
Хасиндка подошла к перевернутому фургону и всадила топор в днище, ломая доски. Она пару раз хорошенько замахнулась, пока не вырубила дно и не вытащила темный ящик, очень похожий на тот, что в день, когда их схватили, тащил на себе Томэль. В ящике был огрызок посоха, похожий на скрюченную обгоревшую руку с алыми прожилками какого-то камня. И лириум. Куча, куча лириума.
- Старый козел,- выругалась Самана, передавая находку в руки храмовников,- Я думала, он деньги и пойло подворовывает, а тут... Гребаные маги с их гребаной Тенью. Когда-нибудь они перестанут мне встречаться или нет?,- под нос шепнула охотница, нервно теребя харзу за загривок. Она понимала, что теперь то ее могут без обидняков обвинить в пособничестве контрабанде, как и  в причастности помощи малефикарам. Но так же понимала, что пока еще нужна храмовникам, пока не переловит разбойников близ Киркволла. Ну и отлично, дольше и не надо. Главное, найти ублюдков, которые наверняка вовсе не являются простыми контрабандистами и всех передавить, а там уже- пусть вешают. Она поклялась на тотеме, она обязательно должна их найти. И тут ее точено осенило.
-Двоих не хватает,- задумчиво пробубнила она,- Хирд и Джима, акробатки и младшего сына хозяина. Они их утащили.
Она присела, смотря на целую кучу следов вокруг стоянки, прикоснулась , понюхала землю с пальцев, перешла в другой конец лагеря, концом лука вороша сломанные ветки под неодобрительные взгляды храмовников в спину. И хорошо, что в спину. Нечего низинникам видеть покрасневший нос и  воспаленные от влаги глаза.