Я не боюсь твоего проклятья, меня хранит Аллах и пророчица Манат. Мы можем ещё разок пособачиться на тему того, что я турок, а ты серб, и отец твой погиб в походе, и меня прирезали твои сородичи на сто лет раньше, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Я же тебе нравлюсь, А ты нравишься мне. Стал бы я тебя целовать, терновнике ты дунайский, если бы это было не так?

Вполне возможно:
- на спор,
- проиграв в споре,
- из любопытства, а что будет, если,
- от скуки,
- из стремления унизить или поднять на смех,
- от распущенности.
Видишь, как много вариантов. Ну не может такой, как я, нравиться такому, как ты. Так не бывает

Из распущенности - определённо. От скуки?  Мне сейчас на практике поверь, было вообще не соскучиться. Любопытство не порок. Остаётся страх, унижение и спор. Что бы я тебе не сказал, ты же мне не поверишь, так? Хочешь чтобы я ушёл? Только скажи. Можешь выйти и проверить, не караулит ли нас у входа жаждущая твоей крови толпа. Если бы я хотел тебя унизить, то сделал бы это при всех, ты же знаешь, я люблю зрителей на спектаклях, но не в своей кровати. Но если ты боишься, я не стану настаивать. Только ещё раз напоследок тебя поцелую, уж это я заслужил?

Ты никуда не уйдёшь с незаштопанным боком. Так что продолжай говорить то, во что я не поверю. Иначе не выиграешь пари. То, которое про всё

Не знал, что последний потомок сербских князей так не уверен
в себе. Я ждал, что ты выгрызешь мне фунт мяса. Так мне тебя целовать или ты продолжишь свое коновальское дело?

*возвёл очи к потолку* я отвлекаю тебя от болевых ощущений, самоуверенный ты индюк. Иначе придётся идти за обезболом, а у меня просто нет столько фантазии, чтобы сполна насладиться победой в споре

Секс лучший обезбол, ты как врач не можешь этого не знать *поганая ухмылка* я не проиграю в любом случае *легонько целует в висок * и с чего ты взял, что ты некрасивый?

Как врач, я могу привести достаточное количество доказательств, что это не так. И уж точно не в процессе накладывания швов *закаливая иглу о горелку и стараясь не отвлекаться и не устраивать пожара* с того, что у меня всегда было зеркало и глаза. И разница между красивыми людьми и мной очевидна. С возрождением стало только хуже

Ты порой настолько зануда, что тебе и правда хочется съездить по лицу. Но что я могу поделать, если твоя игра в недотрогу меня заводит, и чем сильнее ты закручиваешь гайки, тем сложнее сдерживаться. И дело конечно не в лице. Зеркала лгут, люди лгут, только тело, кстати, не проведёшь. Ты как, руки не дрожат, в животе не тяжело *прикусил нежную кожу под ухом* не знаю про возрождение, но мне нравится, когда ты пытаешься меня испепелить взглядом, это конечно не поможет, но попытки очаровательны.

Сам видишь, что дрожат... Нашью сейчас вкривь и вкось... *невзначай повернул голову так, чтобы целовать чувствительные места было удобнее*

Придётся мне прийти ещё раз, перешивать. И ещё раз. Пока не будет ровно *выдохнул на ухо и присосался к бьющейся жиле по челюстью, оттягивая воротник и расстегивая невзначай несколько пуговиц, чтобы  освободить себе побольше места для ласки*  ты уже с кем нибудь был? Парни, девицы?

*чудом успел отпустить иголку ха мгновение до этой вольности и упёрся рукой в столешницу, судорожно задохнувшись на вдохе* в прошлой жизни

Брось ты, это царапина. Все равно все разойдется, пока мы будем заняты *легонько укусил, оставив над ключицей горящий след и пробрался руками под одежду, гладя живот и ребра * В прошлой жизни тоже считается. Но я польщен, что в этой я у тебя первый.

*посмотрел на дело рук своих с тяжёлым вздохом и убрал иголку к чертовой матери обратно* это не очень царапина, но ты прав. Магией будет быстрее и эффективнее. Хоть и временно. Из очевидных плюсов, времени хватит. *прочёл простенькое заклятие и, решив, что этого хватит, расстегнул пуговицы на рубашке до конца* Прям так и польщён?

*притворно прижал ладонь к груди в  выражении крайней печали* Ваше недоверие, эфенди, разбивает мне сердце! Я может не сразу разглядел ваше очарование, но оценил вашу силу характера и стойкость. И глубину глаз... Теперь вот надеюсь познать и остальные... Глубины... Да оставь, я сам * не удержался и сгреб серба за лицо, вовлекая в новый поцелуй и прижимая к себе за талию, до неприятного скрипа вжимая парня в столешницу и задирая расхристаную рубашку* Ты не ответил, парни или девушки? Все разом? Христос вроде велел возлюбить ближнего своего... *стащил рубашку и выбросил в сторону, гладя горячими ладонями острые лопатки*

*обнял руками за шею, отвечая на поцелуй и прижимаясь кожей к коже. Закрыл глаза с упоением выдыхая в губы и вместо ответа оставляя языком влажную дорожку от линии подбородка, вверх и поперёк пухлых губ, деля нижнюю пополам, чтобы после чуть оттянуть её новым поцелуем*

"Как скажешь", - подумал про себя осман и опустил руки на бедра, сжимая поверх ткани до приятного скрипа и даже чуть приподнял парня, ощутимо вжимаясь пахом в в пах серба, ощущая честную реакцию и искреннее желание. Жадно впился в губы новым поцелуем, играя с чужим языком вызывающе и втягивая его в рот, словно приглашая к большему. Амрит мягко подтолкнул любовника на койку и уложил на спину, нависая всем телом. И пока они неистово целовались, перемежая влажные ласки со смелым укуса и, турок скинул с себя остатки одежды и ловко, но бережно расстегнул и штаны Ласло, обнажая кожу прохладном воздуху и гладя жилистые бедра и дрожащий живот*
Надеюсь, ты не против, я начну *скороговорки выпалил ментальщик и оставил дорожку поцелуев на груди, задевая розовые соски и пролизывая себе путь по животу, дивясь контрасту их кожи*

*Пока янычар брал своё порывистостью, настойчивостью и пылкостью, серб отвечал ему мягкой, размеренной и полной достоинства неторопливостью, пресекая всякие попытки добавить любовным утехам остроты и поспешности, и пусть со стороны Ласло скорее поддавался и следовал, на деле всё было наоборот, и было в принципе потому, что он не противился, позволяя себе наслаждаться чужой искушенностью и поразительным умением не раздумывая находить самые чувствительные места. Койка жалобно скрипнула под весом тел, но даже это не отвлекло внимания серба от тренированных рук, крепкой шеи и мускулистой спины, что он изучал то кончиками пальцев, то полной ладонью, так и не решившись оценить игру перекатов глазами*
Не против *Ласло отозвался потерянно и запрокинул голову, ощущая жар дыхания на коже и всю смелость прикосновений. Левая рука небрежно погладила турка по спине, проскользив снизу вверх, пока он опускался поцелуями сверху вниз, а правая устремилась по собственному телу. От живота, к линиям рёбер, чуть задержалась на груди, поиграв с соском, и прочертив линию по чуть запрокинутой шее, остановилась на губах. Чтобы, едва поцелуи спустились еще ниже, скользнуть указательным пальцем в рот под ласку языка и откровенное посасывание*

*Амрит не собирался брать серба впопыхах и абы как. Конечно, времени у них было не много и всегда была опасность и вправду быть застигнутыми врасплох, но даже это не заставило бы турка портить момент. Поиграв на самой грани  чувствительности языком, и не став спускаться к паху, Амрит проследил путь, который отметил рукой серб и не задумываясь повторил его наверх поцелуями, задерживаясь на каждой точке с вдумчивой и трепетно лаской. И пока длинный ( и как будто правда очень длинный, с острым кончиком) язык кружил по розовым ореолам сосков Ласло, выбивая из тела нервную дрожь, его рука опустилась на оба их члена, крепко обхватив вместе и пробуя какого это, тереться о него, гладить, сжимать, ловить отклик. Со стороны Парень производили впечатление благовоспитанного девственник, как подавляющее большинство славянских воскресших, но реагировал он благодарности и щедро, не стесняясь, что османа невероятно радовало: он в нем не ошибся.
Поцелуй он отвесил быстрый и смазанный, а вот пальцы Ласло забрал себе, заставляя его смотреть, как погружается их уже в собственный рот, охаживая языком кончики и сжимая губами у самых костяшек, вверх вниз, неспешно и уверенно, будто демонстрирует, что его ещё ждёт в будущем. Все расспросы закончились на красноречиво уходе от ответов, они были не так уж и важны: на всякий случай Амрит решил обращаться с любовником максимально осторожно на случай, если тот впервые спит с мужчиной. Бей прикусил легонько мягкие холмы на ладони Ласло, поцеловал ладонь, потом то же самое повторил со второй и впервые сбился с дыхания: надрачивать  обоим было непросто, и ещё ужасно волнующе, чья бы это ни была смазка, но капли стекли по стволам и теперь лёгкие влажные звуки щекотали слух и нервы. Испарина выступила на висках и плечах, отвечая на реакцию тела лихорадочным жаром.*

*Это было... упоительно. Не избалованный ни лаской, ни ухаживаниями, ни хотя бы даже чуткостью и вниманием к своим желаниям и к самому себе Ласло не ждал ничего подобного и теперь, полагая, что для жгучего красавца, перетрахавшего добрую половину Академим, всё это не больше, чем развлечение, и новый успех в череде побед и завоеваний, а потому, ощутив поцелуи на коже и смелые игривые влажные прикосновения языка к соскам немало удивился и даже открыл глаза, наблюдая и не то направляя чернявую макушку, жестом одним прося большего, не то просто поглаживая затылок и сжимая в пальцах крупные кудри, которым порой отчаянно и неукротимо завидовал. В той же мере, впрочем, в которой и восхищался. Амрит обладал впечатляющей мужественной красотой, и, определённо был слишком хорош для него. Однако, сейчас этот красавец отчего-то был именно с ним, осыпая его тело поцелуями, лаская его член наравне со своим, и развлекаясь с его пальцами так, точно те обладали невероятным вкусом. Очень знакомый жест. Учитывая то, чем они занимались, определённого умысла, что, казалось, просто не мог между ними возникнуть. Наоборот Ласло смог бы себе представить, но вот так...
Он задохнулся на вдохе, запрокидывая голову назад, закатывая невольно глаза и плавно качая бёдрами от наслаждения, отвечая бесстыже и откровенно, и точно также бесстыже и призывно приоткрывая пухлые губы и выпуская изо рта первый сладкий протяжный стон*

*Амрит был доволен тем, что увидел, и одновременно не понимал: как так вышло, что парня сносит с одного только  прикосновения, но при этом он явно не девственник?  Вопросы только разрушили бы совершенно внезапный и сладкий миг доверия, поэтому турок предпочёл разбираться после, а все внимание и старание вернуть Ласло. Вредный благовоспитанный зануда, оказывается, таил под бледной рыбьей кожей горячую  и голодную натуру. Чтож, с него не убудет приласкать серба. Он и сам не прочь посмотреть, как далеко все это может зайти. Менталист накрыл призывной открытый рот поцелуем, истерзал не по мужски пухлые губы и переложил руки целителя себе на затылок, будто выпрашивая снова ту хозяйскую ласку, давая ему разрешение, иллюзию контроля. Амрит нравилось, когда его чухают по голове, но сейчас дело было не в этом: Ласло облегчал ему задачу, показывал сам как ему угодить и где потрогать, чтобы было хорошо. Это был бесценный источник информации, а ещё - он так очаровательно стонал, словно пойманный в силки зверёк. Турок спустился поцелуями ниже, оставил парочку засосов - там, где бы парень мог прикрыть их одеждой, но непременно бы вспоминал этот миг, когда двигался - пролизал живот, задержавшись лишь на впадине пупка и оставил горячие мокрые мазки на подвзлошных костях, всем телом ощущая, как Зорич вздрагивает всем телом и толкается ему в руку, которая все это время продолжала гладить, сжимать и расти рать их обоих. Тонкий аккуратный член серба был под стать его хозяину, Булат даже осклабился: будет очень удобно забрать его весь, уткнуться лицом в пах и заставить мальчишку изойти криком и судорогами. Это страшно грело его самолюбие!
Не отрывая взгляда от лица Ласло, Амрит выпустил их  из своей хватки, подул на возбцжбенную плоть Зорича и медленно опустился, чтобы коснуться головки мягкими горячими губами. Что то такое проскользнуьо у парня во взгляде, что заставило сжать руку на бедре сильнее, чуть подтпскивая к себе и разводят белые бедра в стороны, чтобы ему было удобно пристроиться. Все это время он смотрел на него, считывая каждую эмоцию, улавливая чувства на самой поверхности сознания : восторг перемешанный с горечью и желанием. Откуда это вообще?
"Потом, вся рефлексия потом", - заставил себя не лезть в голову к верном врагу Булат и мучительно медленно лизнул всю длину члена мальчишки, завершая движение вытянутой в рот головкой. Амрит не спешил, он сосал и втягивал Ласло в себя, позволяя ему прочувствовать каждую свою вену, которую обводил кончик языка любовника, каждый свой сантиметр и  мягкую силу, с которой осман его ласкал. Менталист дышал тяжело, но размеренно, раздувая грудную клетку ка кузнечные меха и нарочно не закрывая глаза, демонстрирует каждый пошлый жест его рта единственному зрители, дополняя фривольность ситуации чавкающими и головыми звуками, тихим порыкиванием и стонами удовольствия, будто отсасывая Ласло ему и самому хорошо.
Хотя, почему "будто" ? Так оно и было. Особенно ему нравилось как он закатывала газа и хватал ртом воздух*
-Тихо,- непривычно мягко попросил Амрит, щекоча дыханием возбужденную кожу пунцового цвета, - Твои стоны услада для ушей, но нас не должны поймать. Иначе мы не сможем повторить это ещё раз. Тебе же нравится?

Разумеется, ему нравилось. Нравилось всё, от начала и до конца. Нравились поцелуи, стекающие по груди вниз, нравились ощущения влажного языка, щекочущие покрывшуюся мурашками и испариной кожу, нравились откровенные собственнические взгляды, которые Амрит бросал на него, и, наконец, нравилось само предвкушение сладости мига. Ласло не знал, что любовник сделает дальше и как предпочтёт обойтись с его телом, но не сомневался: это будет мучительно сладко. На столько, что потом, когда это закончится, и они разойдутся по разным комнатам, он ещё долго будет ловить фантомные ощущения, и вспоминать упоительный миг, наделяя оный не бывшими красками.
Серб послушно переложил руки, как нравилось турку, и вновь запустил пальцы в волосы, слегка массируя кожу под подушечками и перебирая тугие чёрные пряди беспорядочно и фривольно, особо не думая о том, что делает, и зачем, лишь иногда задерживая голову Амрита там, где было особенно приятно: на чувствительных сосках, на боках под рёбрами и во впадине пупка, которую нахальный бей облюбовал и сам. Ласло хотелось спустить любовника ниже, развести ноги и попросить оставить поцелуи ещё и на внутренней стороне бёдер, но он сдержался, рассудив, что это будет лишним и всё испортит. У прошлого его любовника подобные прихоти вызывали злорадный смех, и он, если отдавал что-либо, о чем Зорич его просил, то с таким видом, что хотелось немедленно утопиться.
За этими воспоминаниями серб упустил момент, когда Амрит оказался у него между ног, и опомнился лишь ощутив горячее и тесное прикосновение губ к возбуждённой плоти, а после и языка к плетеному узору вен. От одной только этой ласки можно было бы кончить, окажись Ласло менее опытен и вынослив. По телу прокатилась волна горячей дрожи, с губ сорвался очередной мучительный в этот раз стон, и целитель дёрнулся на кровати, невольно подаваясь вверх и разводя ноги так широко и откровенно, точно был не хладнокровным благовоспитанным аристократом, но продажной девицей, жаждущей близости. Родись он девицей, наверняка докатился бы до борделей и там бы и закончил свою ничтожную жалкую жизнь. Вполне достойная недостойного судьба.
Мысли о том полоснули горечью, на миг отразившись в печальной улыбке, однако, сладострастные ощущения и пошлые хлюпающие звуки вытеснили и их, заставив Ласло стиснуть кудри Амрита сильнее и сделать его скольжение размашистее и глубже. Вторая рука по привычке взметнулась вверх, с нажимом прошлась по рёбрам и задержалась на груди, до боли стискивая похотливо торчащий сосок, и то отпуская его, то снова сжимая в пальцах. Зорич не сдерживал себя и не скрывал своего удовольствия. Его глаза снова и снова закатывались, а из искусанных губ один за одним вырывались стоны, покуда Амрит не попросил его замолчать и прекратить стенать на весь лазарет. Это был не приказ, и умом Ласло понимал, что это нужно для их же покоя и безопасности, но не смог удержать сожалений, что просочились печалью взгляда, замиранием и тихой покорностью. Серб сделал то, что его просили: зажал себе рот ладонью, с силой кусая свои же пальцы. Не то от одурманивающего желания, не то от досады за то, что снова наступил на те же самые грабли. Нет, эти, определённо, были другими, и проклятый турок не переворачивал его на живот, вжимая в подушку до тех пор, пока он не начинал задыхаться; не дёргал его за волосы, обещая их выдрать и действительно вырывая, пару раз, с садистской улыбкой и наслаждением, и вообще не пытался как-либо его унизить, но Ласло слишком привык к тому, что за собственные желания приходится расплачиваться своим же здоровьем, и теперь одновременно и хотел, и боялся поверить в иное.
- Мне… нравится… - хрипло признался он, ожидая в ответ укора, едкой насмешки и выставленных условий, - ты же видишь, что да, зачем ты спрашиваешь?

-Тешу свое самолюбие, если честно, - а вот эту поганую самодовольную улыбку знала вся Академия. И что самое смешное, Булат почти никогда не врал, хотя мог обмануть любого. Правда была для него острым мечом, которым он ранил всех окружающих. Однако, это была только его правда, - И подтверждаю все остальные знаки, которые мне даёшь. Мне же нужно понимать, что тебе нравится, чтобы трахать  как следует,- на лице османа появилось жёсткое горделивое выражение, - Я никогда не халтурю в постели, эфенди, даже если  в жизни вы меня раздражаете.
Амрит не дал Зоричу разогнать эту оплеуху до обиды, накрыв его член ртом и взяв до упора, со стоном удовольствия уткнулся в его пах и позволил сербу несколько мучительно-сладких секунд всем собой ощущать мокрый жар его горла. Потом выпустил с громким чавком и снова взял, нарастив темп, уже практически не давая передышки, только двигаясь так, как Ласло его попросил и улавливая нарастающую дрожь и судороги. И когда они поступили совсем уж тесно, подводят мальчишку к мигу, у которого никакие закушенные кулаки не спасают, Амрит резко отстранился и сел на кровати, с садистким удовольствием наблюдая, как не получившего свое серба корежит. О, какими проклятия и он его должно быть осыпал! Янычар даже улыбнулся довольно, перекладываю ногу княжича себе на плечо и прижимаясь к косточек над стопой вульгарным поцелуем.
-Не все сразу, - отмахнулся он от праведного возмущения любовника, - Я тобой ещё не насладился. Если ты хотел перепихон по быстрому, стоило сказать об этом у стола, а не строить из себя оскорбленную невинность. Теперь заткнись и получай удовольствие.
Амрит чуть прикусил стопу парня за край и стал подниматься по ноге вверх, перемежая поцелуи и волнующие прикосновения зубов. Уделил особое внимание мягкой впадине под коленом, а на внутренней стороне бёдер совсем разошёлся, зарываясь лицом  в лилейную плоть и целуя, кусая, вылизывая... А чтобы его старания не пошли прахом, вновь взял член Ласло в руку и приласкал неспешно, не позволяя тому потерять все своё напряжение.

Амриту только казалось, что он сумел остановить обиду, смазав ощущения настойчивыми, глубокими и мучительно сладкими ласками. Ласло не испытал обиды не потому, что расслабился и растекся во власти похоти, но потому, что сам согласился на близость с турком, и сам же принял последствия этой порочной связи. Амрит мог теперь делать с ним все, чего ему захотелось бы, и обращаться так, как только пришло бы в голову – Зорич не стал бы противиться ничему. Такие, как он, всегда платят, тогда такие, как Булат, получают. Если он хочет слышать признания вслух, то услышат и их, тем более, что стонать в голос уже запретил, а это, видит Господь, было довольно сложно.
Ласло всегда считал, что стоны, дрожь в теле и произвольные порывы тел честнее словесных признаний, и его сдержанность покидала его в минуты близости, о чем в последствии приходилось сильно жалеть. Бывший любовник над ним смеялся, Амрит – предпочитал зло и надменно шутить, напоминая, на сколько он сам хорош и умел. Чтобы довести серба до состояния беспамятства ему хватило бы и одних только ласк с поцелуями – Ласло сдавал себя с потрохами – но он нашёл садистское удовольствие в играх с их общим возбуждением, почти заставив аристократа поверить, что всё будет по-другому. Когда Зорич готов был сойти с ума и задохнуться от наслаждения, зайдясь криком, от которого не защитила бы даже ладонь, проклятый мерзавец остановился и бросил своё занятие, безучастно устроившись на постели рядом.
- Ублюдок, - тихо выдавил Ласло, ломая стон разочарования, так и застрявший в горле, - я ничего не строил. Можешь делать со мной всё, что захочешь.
Вот что действительно было больно: услышать именно эти слова и убедиться в том, что твои желания для любовника ничего не значат. Он будет получать удовольствие так, как нравится ему, и следует радоваться, если отыщутся совпадения, как с ласками на груди. Радоваться и быть благодарным. Готовым отвечать на приказы и ублажать горделивую властную похоть. Пусть будет так.
Они не договорились с Булатом сразу, не обсудили деталей – слишком внезапно всё началось, но Ласло пообещал себе, что непременно обсудит всё после, если вдруг вот так, за ласками, не заметит, как именно нравится Амриту. Сейчас, к примеру, тот вновь ласкал его поцелуями, заставляя вздрагивать от жарких прикосновений, фривольных коротких укусов и ощущений горячего дыхания на бёдрах. Господь Всемогущий, как же это было волнительно, упоительно и хорошо! Одно это стоило и чести, и гордости, и, если бы турок сейчас вдруг спросил его, что он хочет, серб взмолился бы о повторении, прося поцеловать ещё, оставить ещё один след. Ему хотелось, чтобы Амрит отставил на нём вульгарные точки засосов и чтобы не разрывал больше ласк, но вслух не говорил ничего, всё так же закатывая глаза в приступах удовольствия и вцепляясь зубами в пальцы.
Пересохший от сбитого сорванного дыхания рот наполнился вкусом крови, и Ласло подумал, что это крайне беспечно, ранить себя, будучи одним из целителей, но тотчас запнулся о новую волну сладких судорог, вызванных откровенными ласками. Оказавшись бессильным перед собственным вожделением, Зорич бессильно и нелепо потянулся к Булату, и, когда достал до головы снова, с силой сжал волосы у него на затылке, призывая просто не останавливаться, а после, через несколько поцелуев так осмелел, что повел лежащую на плече любовника ногу на себя, одновременно и привлекая и приглашая. Губы вновь приоткрылись, голова запрокинулась, и молодой княжич подался навстречу, нетерпеливо поерзав ягодицами по узкой койке. Изо рта же, сквозь плотно сжатые на пальцах зубы, вырвался протяжный и ёмкий стон, похожий на всхлип. Ласло не привык к ласкам и практически не умел их сносить.

Второе бедро серба Амрит тоже без внимания не оставил,  с упоением сжимая зубы на мягких мышцах и оставляя на коже розовые следы, заставляя мальчишку под собой дергаться. Он так очаровательно крысился, что Амриту хотелось еще его дразнить и кусать, но общее состояние подбиралось к той грани, где либо вы зубоскалите, либо трахаетесь.
-Ну нет, Зорич,- задыхаясь в его бедрах, осклабился турок.- Я хочу делать с тобой все что ТЫ захочешь, иначе в чем смысл? Я буду доволен, если ты будешь доволен. Иначе зачем заниматься сексом?
Осману нравилось, что мальчишка, не смотря на податливость, не бессловестная тряпка, пусть он частенько и держит язык за зубами, с самым высокомерным видом. Менталист послушно следовал за направлением руки у себя в волосах, навис над любовником и толкнул его бедрами - просто вырывая из разомлевшего тела дрожь и подтверждая невербальное желание, охватившее  Ласло. Булат заметил кровь на пальцах, перехватил ладонь серба и нахмурился, соображая медленнее обычного, затем слизал кровь и  прижался губами к покалеченным костяшкам, усмехаясь: ну не до такой же степени! Почему этот придурок воспринимает все так буквально?!
-Ладно,  в пекло эту осторожность. Задурю мозги тому, кто поимеет несчастье сюда войти,- из его уст это было почти извинение,- Уверен? Без подготовки может быть больно...
Но Ласло был уверен,  той отчаянной решимостью, которая  была уместна больше на поле боя. Впрочем, разве они не превратили в него больничную кровать?
Слюна была не лучшим лубрикантом, но искать на полках Зорича подходящую вязкую субстанцию не хотелось. Турок щедро облизал собственные пальцы и помассировал вход,  пробуя, насколько парень вообще зажат, но к удивлению своему обнаружил только податливое тело и неумное желание.  Амрит добавил смазки и себе на член, прежде чем пристроить головку и толкнуться в тело любовника впервые. Оба зашипели на разные лады, но все шло куда легче, чем себе представлял осман. Он уперся одной рукой в спинку кровати, второй поддерживал Ласло за бедро, пока его тело не приняло его полностью. Булат зажмурился и сам застонал, перехватывая Зорича поудобнее и не давая ему дернуться.
-Погоди...минуту...,- прохрипел самоуверенный обычно турок,- Иначе...мы...все быстро..закончится. Дьявол, ты такой узкий!
Сказано было с придыханием и восхищением. Хотя сейчас это было скорее минус, чем плюс - Амрит был готов кончить прямо сейчас, и оттого делал глубокие вдохи и старался сбить излишнее возбуждение. Опозориться перед Холерой, какой позор!!! Он не мог себе такого позволить, не хотел, чтобы их внезапное свидание так быстро кончилось и оттого изо всех сил старался привыкнуть, сминая бедра мальчишки. Понадобилось около двух минут, прежде чем  ментальщик начал двигаться нормально : сначала неспешно, пробиваясь в тело серба  по миллиметру и назад, затем чуть более размашисто, заставляя привыкать к ритму себя и его, и когда опасность излиться непроизвольно миновала, уперся коленями и сел, перехватывая бедра Ласло и забирая всю нагрузку на себя. Горячее тело приятно хлюпало от вбивающихся в него бедер и ходящего внутри члена, а Амрит пыхтел как паровоз,  напряженный, взмокший и сосредоточенный. Иногда он отрывал одну руку, чтобы пройтись краткой лаской по груди парня, сжать соски или прихватить за раскрасневшееся лицо, но тотчас возвращал, чтобы Зорич не сбился и все не пошло прахом.

Идея не продолжать собачиться и вернуться к телесным удовольствиям была превосходной. Ласло не мог знать, пришла ли она в голову Амриту – в конце концов, тот не замолчал, когда следовало, а так и продолжил препираться, - но вот сам не сказал в ответ ничего. Потом. После он успеет задать вопросы, поспорить и уточнить. Сейчас же было достаточно и того, что турок охотно следовал за его руками и подчинялся его желаниям так откровенно и легко, точно и впрямь не имел ничего против того, что серб тоже имеет и желания, и предпочтения. Булат, конечно, всё ещё оставался мерзавцем, разговаривая в своей особенной высокомерной манере, но Зорич давно уже научился не обращать на это внимание. Особенно, когда хотел побольнее задеть. Воплям Козодоя, как называла бея Хани, он противопоставлял молчание, лишь иногда опускаясь до откровенных скандалов. Сейчас же едкие комментарии заменила искренняя улыбка и ставшая более смелой и настойчивой хватка.
Ласло ещё как-то сумел сдержаться, когда Амрит слизывал с его пальцев кровь, но, когда тот устроился поудобнее и игриво подался вперёд, застонал так протяжно, сладко и громко, что стон этот, наверняка, было слышно в обоих концах коридора. Как там сказал Амрит? К Дьяволу! – Вот туда. Раз уж его любовник отобрал у него руку и не заткнул его поцелуем, ему и разбираться с последствиями. Если те, конечно, случатся.
- Да, - коротко и ёмко ответил Зорич, чуть привстав на локтях, - больно быстро пройдёт.
Что он наверняка знал, так это это. В начале всегда было больно, но потом тело само собой расходилось, смазки становилось немного больше, а удовольствие от прикосновения члена партнёра к простате начисто стирало любые дискомфортные ощущения. Даже слишком навязчивые и слишком болезненные. При самом скверном раскладе плохо будет потом, однако, прямо сейчас думать о каком-то потом целителю не хотелось. Не в первый раз. Он справится. В конце концов, он не юная девушка, не ребёнок, и не неженка, что бы там Амрит о нём не думал.
А думал турок явно что-то такое, иначе как ещё объяснить ту осторожность, с которой он проверял, точно ли его любовник понимает, о чем они говорят, а после пристраивался, бережно и мучительно медленно продвигаясь вперёд. Сперва Ласло просто нетерпеливо ерзал, но, когда Булат упёрся ладонями в спинку кровати и навис над ним, ему так надоело ждать, что он подался вперёд и одновременно надавил на ягодицы Амрита пяткой, чтобы тот уже наконец протиснулся. Да, это было немного больно, но зато процесс не затянулся и не превратился в унизительное «ой, не лезет и ой, никак». Конечно, на турка это было бы не похоже, но с ним он, кажется, предпочитал вести себя более обходительно. Наверное, Где-то внутри это было даже приятно.
Зорич легко потянулся, пока Булат вздыхал и привыкал к ощущениям, и с упоением и нажимом провёл ладонями по крепким бокам, наслаждаясь ощущениями ходящих под ладонями рёбер, жара кожи и рельефности мышц. Они так ему нравились, что даже касаться их было приятно, а ещё приятнее осознавать, что прямо сейчас он имеет право не только смотреть, но и трогать, присваивая себе.
- Я давно этого не делал, - мягко ответил серб, перемежая слова с тихими стонами и едва различимым пока хлопаньем влажных от пота и похоти тел, - потом будет лучше. Но можно исправить, если тебе не нравится.
Если бы Ласло себя сейчас слышал, то решил бы, что несёт ерунду. Турок ни о чем его не просил, ничего от него не требовал, и угождать ему, вроде бы как, было незачем, но… это было так привычно. Хочет, чтобы хлюпало и ходило свободно, будет так; хочет больше смазки – легко устроить. Молодой княжич вообще многое готов был сделать, лишь бы его любовник остался с ним, и вот теперь Амрит знакомился с этой стороной обычно холодного и равнодушного сокурсника. Тот Ласло, которого он знал, ласки и тепла не выпрашивал, а этот… Этот тянулся к огню, не страшась сгореть. После всего, что было, целитель вообще очень мало чего боялся. Поймав ритм, Зорич снова прикрыл глаза, снова нашёл ладонью истерзанные губы и снова прикрыл их ладонью, хотя и не так, чтобы прямо заткнуть себя. Скорее от удовольствия и от всё той же привычки ласкать себя самостоятельно. Влажно и пошло он поцеловал кончики своих пальцев, высунул язык и провёл им от мягких подушечек вверх, оставляя мокрый след, что тут же перетек вниз по телу, пока пальцы не поймали руку Амрита и не дернули её на себя, заставляя турка и выскользнуть, и упасть. Кажется, он при этом помянул всех святых, но Ласло лишь рассмеялся и, закинув ногу ему на бедро, перевернул ошалевшего от такой наглости любовника на спину, что в условиях койки было бы нереально, окажись они хоть немного плотнее.
Не дав мужчине опомниться, серб поймал его возбуждение и направил обратно в себя, опускаясь решительно, но достаточно ловко, чтобы не делать никому из них больно. Теперь он мог видеть Булата целиком и с упоением наглаживать мышцы на его животе и груди.

Амрит уже его не слушал, полностью сослюредоточеный на процессе. Механически ки отмечал, но и только. Иначе, отпустил бы ехидный смешок и мерзкую шутку о том, что не мудрено, с такой кислой рожей желающих потрахаться он найдёт не скоро. Чувственная трепетность, которая вылезла из серба, стоило ему только сбросить мундир, приятно щекотала вожбудение Булата и он кусал нижнюю губу в кривой усмешке, смотря в лицо Ласло.
На удивление, с ним было... Хорошо. Амрит ждал холодного опора или фригидной неумклости, но получил целый омут с чертям. Особенно, когда Ласло решил показать, Как ему действительно нравится.
-Твою ж..., - ругнулся турок шипя и скрипнул зубами, радуюсь, что Зоричу хватило ума хотя бы дать ему выскользнуть из его тела, не то травм было бы не избежать. Он вспыльчиво вцепился в бедра мальчишки, сжимая до синяков, но тот, кажется и не заметил его раздражения. Амрит застонал коротко, вновь ощущая тепло чужого тела на себе, но это было совершенно другие ощущения. Пошлые хлбпающие звуки лишь усилились, осман завороженно смотрел на то, как качается тяжёлая головка члена Ласло, оставляя клейкую нитку смазки на его животе, как волосы рассыпаются в беспорядке по плечам, как по-блядских он облизывает пересохшие губы, смотря ему прямо в глаза. Определённо, Ласло сегодня был для него открытием. Амрит зарычал утробно, сжимая ягодицы парня и помогая ему опускаться на себя до предела, изучая тело любовника и выше, гладя поджарый бледный живот, по женски тонкую талию и впалую грудь, на которой призывно торчали возбужденые розовые соски. Амрит несколько раз поднимался на локте, чтобы покружить по ним языком, зажать между губ и вытянуть в рот, но Зорич каждый раз опрокидывал его назад, ещё усерднее двигая бёдрами и загоняя в себя пульсирующий жаром член. Милосердия не удостоились ни укусы в шею, ни влажные страстные поцелуи, которыми Булат вторгался в рот Ласло, мыча от удовольствия и захватывая пунцовые губы. Оставалось лишь хрипеть, шипеть, стонать да бестыже лапать мальчишку, натчгивая на себя. В какой то миг его разозлила собственное подчинённые положение и турок поднял бедра вместе с сидящим на них Зоричем, чтобы биться в него глубоко и медленно, задевая простату и вырывая из лебединого горла крики. Вся конспирация в виде занавески на койке пошла прахом, никто из них уже и не помнил, что нужно бы быть потише, они оба в голос стонали и срывающимся шёпотом исторгали то ругательства (Амрит), то сладкие всхлипы (Ласло). Приступ злости закончился через пол минуты и менталист снова свалился на койку обессиленный и мокрый от пота, дотянулся рукой до серба и сгреб его за волосы, чтобы притянуть к себе и поцеловать жадно, а второй рукой отвесить досадливый шлепок по заднице. На деле, ему нравилось, как Ласло им владел. Словно только этого и ждал

Ласло умел быть разным. Когда хотел и когда мог себе это позволить. Вынужденный подчиняться чужим желаниям и порывам, он довольно скоро выучился не делать ничего такого, что его любовника раздражало, однако, вдруг получив власть над Амритом и не встретив с его стороны возражений (если не считать несдержанные ругательства, что тот исторгал примерно всегда), наконец, полностью отпустил себя, подчинив разум страстным желаниям и горячим мечтам.
Серб хотел этого. Хотел провести с Булатом целую ночь – хотя, едва ли, у них была сейчас ночь – хотел увидеть, как тот дрожит от желания, и как его ехидная самоуверенная улыбка сменяется на мольбу. Стоны турка были музыкой для его ушей, а горячие прикосновения ответом на незаданные вопросы: он все делал так, как нужно, при этом оставаясь самим собой. Собой, а не тем тихим никчёмным мужчиной, которого обычно являл из себя. Что бы не думал Амрит, его вечный враг не был ни покорным, ни мягким, ни тихим, и если когда его натура и проглядывала очевидно, то именно сейчас: в злом, а не холодном блеске глаз, в размашистых, уверенных и рваных движениях, в громких стонах и, наконец, в коротких сильных толчках, которыми Ласло опрокидывал любовника на кровать, что бы тот ни делал.
Ласло нравилась хозяйская хватка бея. Нравилось, как он изучал его тело, как играл с возбужденными сосками и как терзал зацелованные ставшие пунцовыми и ещё более контрастирующими с бледной кожей губы, но даже самые требовательные из засосов не могли заставить мужчину остановиться и снова поддаться крепким сильным рукам. Зорич только успел подумать, что, пожалуй, было бы здорово после перевернуться обратно, но в этот момент  турок так настойчиво и глубоко проник в его тело, что все мысли словно вымело добротной метлой. Способность думать же потерялась за пронзительным стоном, похожим на птичий крик. Пальцы сами собой вцепились в сильные плечи, оставляя на смуглой коже синяки – пусть бы и невольно – и стискивали мышцы тем сильнее, чем яростнее Амрит двигался и вбивался в тело любовника. Трахать себя в иной позе серб Булату не мешал.
Он так и продолжил подмахивать бёдрами, помогаю Турку насаживать его на себя, и, когда любовник опал обратно, сохранил всё тот же яростный ритм, ничуть не смущаясь ни слишком громких звуков, что могли достичь ненужных ушей, ни лёгкого саднящего дискомфорта, ни каких-то там норм приличий, что запрещали мужчине уподобляться продажным девкам. Воскресать, впрочем, они тоже наверняка запрещали, и, раз не имели власти в одном, то теряли её и в прочем.
Ласло мягко улыбнулся, подчиняясь хватке у себя в волосах, припал к жадным губам в страстном поцелуе, а после перетек короткими укусами на крепкую шею, бесцеремонно прихватывая кожу и жилки и оставляя на теле Амрита не менее яркие следы, чем турок оставил на его, к тому же наверняка зная, где именно следует их разместить, чтобы засос оказался более расплывчатым и сходил дольше. Ладони же перетекли на бока, погладили напряжённый живот и задержались на груди, стискивая крошечные горошины сосков в достаточно сильных, умелых и ловких пальцах. Княжич не знал ещё, как именно нравится Булату, и играл с ними так, как понравилось бы ему самому: оттягивая и оставляя на самом верху короткие быстрые касания. И всё это не прекращая насаживаться на дрожащее возбуждение любовника и сладко стонать ему в ухо, что вслед за шеей попало в плен языка, губ и, самую малость, зубов.

-Не бойся,- прохрипел Амрит в поцелуй,  исходя потом и дрожью под яростной скачкой бедер серба,- Можешь укусить сильнее. Я выдержу,- правда, даже в минуты безумной страсти и пустоты в мыслях улыбка у него все равно была паскудная.
И счастливая. Искренняя. Довольная. Точно у кота, сожравшего с хозяйского стола миску сметаны. Он уже не стесняясь стола от поцелуев и укусов Ласло, вздрагивая каждый  раз, когда мальчишка к нему прикасался. Турок перехватил Зорича за талию поудобнее, жестом прося его выпрямиться и продолжать двигаться, а все только затем, чтобы наблюдать за ним, за тем, как собственный член исчезает в розовом разработанном теле целителя и как бесстыдно краснеют на коже возбужденные соски. От такого зрелища, булута скрутило и он вскрикнул, жмурясь и морщась, с трудом сдерживая подступающий оргазм. Голова откинулась на подушки, пальцы впились в лилейное тело и ему очень нелегко далось не кончить прямо в тот миг. Рыкнув, словно разбуженный посреди спячки медведь, Амрит схватил любовника и опрокинул навзнич, возвращая себе исходную позу, взял Ласло за бедра и развел их, придерживая под колени. Темп стал совершенно безумным, больничная койка даже перестала скрипеть, не выдержав такого надругательства над собой. Пошлые звуки шлепков и хлюпанье смазки о эрегированный член нависли над ними удушливым облаком секса и похоти. Амрит невидяще смотрел в глаза Ласло, изредка отвлекаясь на  его  темнеющий от напряжения член и еще усерднее двигал бедрами, стараясь бить только в точку под простатой.
-Давай, сделай это для меня,- умоляюще прохрипел парень, прикладываясь губами к колену любовника и меняя скорость на силу ударов,- Тебе же хочется…
Это не было издевкой, просто Амрит недоговаривал: “...а мне хочется посмотреть, как ты кончаешь”. Хотелось  видеть искаженное оргазмом лицо и ощутить на себе пульсации мышц, почувствовать царапины от ногтей и следы от зубов, и сейчас горящие сладкой саднящей болью. Булат мог бы помочь Ласло рукой, но тогда потерял бы прекрасный пойманный ими ритм и угол, поэтому предпочел перехватить его за талию и довести до оргазма, вбиваясь даже тогда, когда член серба выстрелил спермой, попав на живот, грудь, лицо…Он снова довольно улыбался, хоть надолго его не хватило: ментальщик вскрикнул, шипя и ругаясь и кончил следом, за мгновение до этого выйдя из тела Зорича и обхватив себя, направил собственную сперму дополнить рисунок на его теле, рухнув на вытянутую руку. Несколько мучительно сладких секунд, пока они содрогались в мощнейших судорогах и исходили дрожью, Амрит был оглушающе и полностью счастливо.  Воздух между ними был противно-горячим, и турок не навалился на Ласло, чтобы ему было чем дышать. Только наклонился и с жадностью слизал следы их прелюбодеяния, с удовольствием  играя с болезненно-чувствительными сосками и нежно стирая с лица  парня вязкие капли, демонстративно отправляя их в рот и оставляя на их месте чувственные поцелуи. Только после этого Амрит позволил себе свалиться мешком рядом и довольно выдохнуть, проталкивая в легкие свежий воздух.
-О, Аллах…Почему мы не занимались этим раньше? Почему мы не занимаемся этим каждый день?,- турок прижался губами к бледному плечу, фыркая и сгребая мокрые волосы назад пятерней.

Wild_Beast, [04.11.2025 16:55]
Паскудная ухмылка Амрита Ласло, как и всегда, разозлила. «Не бойся… Вот значит как?» Значит, по мнению турка, он всё это время боялся, страшился и избегал близости с ним из одного лишь невнятного ужаса, и даже теперь, скача на его возбуждении в безумном темпе все равно продолжал чего-то бояться. Чего же, интересно знать? Божьей кары, на которую ему глубоко плевать вот уже несколько лет? Боли, к которой он привык даже слишком? Нежных чувств и ранимости, на которую турок, как ему думалось, был не способен вовсе? Так чего же тогда? Может быть, слишком громких криков? Или вида крови и вкуса её во рту? О да! Несомненно, именно этого.
Целитель фыркнул, хороня ехидство Булата подо льдом демонстративной бесчувственности, и, лизнув его ухо от кончика до мочки, пребольно вцепился зубами в последнюю, а после, сжав челюсть любовника в пальцах, небрежно и властно отвернул его голову в сторону, оставляя чувствительный грубый укус ещё и на мягком местечке чуть ниже уха. Дорожка из яростных поцелуев протянулась от шеи через весь подбородок, остановилась на его остроте ловким быстрым укусом, и лишь после этого Зорич выпрямился, как его и просили. Цепкие пальцы же, повернули голову прямо, вынуждая зарвавшегося наглеца смотреть прямо и восхищаться, и пусть серб никогда не считал себя достойным восторгов, он видел, что Булату искренне нравится открывшееся его взгляду зрелище. Что ж… Ласло нравилось то, что открылось ему самому. Нравился бешеный чёрный взгляд, нравилась жадность любовника и та оголтелая похоть, с которой он терзал его тело, ни оставляя ни единого шанса продержаться подольше и не свалиться за грань удовольствия.
- Ахх!
Княжич уже готов был кончить и изойтись горячей спермой, когда сильные руки толкнули его назад и опрокинули на спину. Не ожидавший такого подвоха серб вписался головой в заднюю спинку койки и, наверняка зашипел бы от боли, если бы не занимался в этот момент сексом и не исходил потом и дрожью от наслаждения. Беспрепятственно он проехался по смятому одеялу и судорожно вцепился в крепкое тело над собой, оставляя на смуглой коже пятерни синяков и неловкие царапины от коротко стриженных ногтей. Ему хотелось быть ближе, а отдаваться сильнее, однако, собственный организм, утонувший в похоти, изменял ему, заставляя почти скулить и метаться по койке точно в диком бреду. Волосы растеклись по постели и прилипли к лицу, руки, соскользнув с потной спины Булата, вцепились в тонкое одеяло, и Ласло выгнулся, закричав коротко и звонко, не смущаясь ни яркости собственных чувств, ни того, что невольно покорился издевательской просьбе Амрита. Не измени Зоричу сознание, он, пожалуй что, оскорбился бы, однако, прямо сейчас смысл слов любовника долетал до него с трудом, и он просто лежал, хватая ртом раскалённый воздух, будучи не в силах ни шевельнуться, ни что-либо возразить. Оттого даже попавшее на лицо общее семя ничуть его не смутило, хотя и создавало собой поистине пошлое и вульгарное зрелище. А уж какими вульгарными были касания Булата, что эти следы стёрли!
Ласло судорожно вздохнул, трепля волосы турка и позволяя ему делать с ним всё, что только придёт в его буйную голову, и чуть приоткрыл глаза, наблюдая за движениями затылка, пальцев и губ, и чуть смутился явившейся нежности. Получать подобные «награды» сербу доводилось, но вот избавляться приходилось самостоятельно, отчего простые жесты казались и интимными, и неясными. Зачем? Для чего? Почему? По мнению серба, так могла проявляться лишь искренняя симпатия, но они с Амритом были случайными любовниками и койку делили вовсе не из взаимного обожания. Они договорились переспать, переспали и теперь должны были разойтись, и перестать друг о друге думать, однако, вредный осман вёл себя так, точно не собирался никуда уходить и будто предполагал, что этот вечер ещё повторится.
Зорич сделал глубокий вдох, приводя себя в чувства, скосил глаза на любовника и неторопливо поднялся, застигнутый мягким собственническим поцелуем во впалую щеку. Ну уж нет! Это было уже слишком!
- Аллах здесь совершенно не при чем, - возразил целитель, наклоняясь за своим бельём и штанами, - он с тобой не возлежал и меня на это не провоцировал. Что же до нас… У тебя любовников и любовниц половина Академии, и я не планировал пополнять их ряды, пока не решил, что заняться с тобой сексом хочу сильнее, чем сохранить подобие гордости. Так что, можешь себе польстить. Если хочешь.
Ласло застегнул форменные брюки, заправив в них рубашку, и, когда договорил, снял со стула мундир, намереваясь привычно застегнуться на все пуговицы и сделать вид, будто ничего между ними не было.
- Здесь я потом приберусь, - добавил он между делом.

Амрит чуть не застонал от досады: почему Зоричу всегда надо все портить своим унылым выражением лица и  чистоплюйством? Хотя, чистоплюйство и секс с мужчинами плохо уживались рядом, но этому сербу как-то все-таки удавалось поставить их рядом! Осман повернул голову, глядя на острые мраморные лопатки, ходящие под кожей, пока Ласло одевался. С одной стороны, ему хотелось сказать какую-нибудь гадость в ответ, но живший в теле оргазм все ще сглаживал все колючке в натуре Булата. Такой уж он был человек: его можно было легко задобрить хорошим сексом и искренней реакцией. Именно поэтому, вернувшаяся по щелчку холодная безэмоциональность серба бесила, янычар чувствовал себя неуютно, будто изначиловал парня. Хотя это, забери его ифрит, было совсем не так!
Амрит прищурился и сделал то, что было для него естественным, как дыхание: толкнул легчайший ментальный импульс, пока  целитель резал словами, точно скальпелем, под ворох светло-русых волос, под кожу, кость и мозговую ткань извилин. Это всегда было как видение, мимолетное, но яркое. Вот и сейчас, ментальщик провалился в некий диссонанс: с одной стороны - его мягкие поцелуи на лице, а  с другой - хлесткий, сильный удар по лицу и мерзкий издевательский смех.
“-Еще чего для тебя сделать, чернокнижник?!”
И это была не жестокая ласка во время секса, это было всерьез, стыдно и больно. Он кожей ощутил чужую злую волю, склонность к садизму и желание унизить. Булат отпрянул назад, чувствуя, как воспоминание застилает ему глаза удушливой темной жаждой и сцепил зубы, подавляя любые вопросы. Не сейчас. Для начала он изучит увиденное чтобы не быть голословным.
-Но ты, тем не менее, решил,- легко, точно невзначай сказал янычар и спустил ноги с койки, и сам надевая брюки и ища рубашку взглядом. Это было сложно, во-первых, потому что черт знает, куда они ее кинули, а во-вторых, потому что Ласло и его сто пуговиц благочестия сбивали всю концентрацию,- Так что это ты мне польстил, хочешь  того или нет. Половина Академии…Ну ты совсем уж из меня  кобеля-то не делай. Тебя это волнует? Что ты не единственный?
Он даже предугадал его ответ - “меня вообще это не волнует”. На лице было написано. Булат наконец-то нашел рубашку и тоже оделся, попутно проверяя, не разошлись ли швы и не разбередил ли приступ похоти его рану. Нужно было быть совсем уж больными, чтобы трахаться после ранения, но они оба явно думали не головой, когда все это затеяли. Амрит привел буйные кудри в порядок несколькими движениями пальцев, мундир застегивать не стал, только рубашку, чтобы придать себе вид обычного разгильдяя, а не того, что только что неистово выебал главного недотрогу всея Академии. О, какая бы из этого могла получиться новость! Обсасывали бы полгода! Но Булат, вообще-то, не любил, когда лезут в его постель и напоказ вывешивают нижнее белье. Те девицы сами растрепали, уж непонятно, зачем: в надежде ли, что Булат на них женится или, быть может, из мести. Дуры. Себе же хуже сделали, по крайней мере те, что были дворянками из нынешнего времени, а не их вернувшихся, а кто был из его роду-племени, едва ли теперь могли рассчитывать на уважение товарок.
Но Зорич, надо полагать, думал как все. И наверное, пока пусть так и остается. Безопаснее для них обоих.
-А если бы ты был один? Это поменяло бы твое отношение?,- спросил турок, складывая руки на груди и вздергивая черную бровь.

Отредактировано Амрит Булат (Вт, 4 Ноя 2025 18:19:17)

Ласло говорил чужими словами, как половой тряпкой по лицу хлестал. Вспыльчивый турок в ответ придумывал на ходу сотню колючих злых ответов, но терпел, не желая сходу жечь все мосты, пока не разберется. Он бы даже ударил Зорича по руке, не давая ему прикасаться к себе, но это было бы ребячеством. Ласло сам согласился, а Амрит сам пришел. И вот , они такие самостоятельные и осознанные,  шипят друг на друга после того, как неистово целовались. Турок зашипел  и дернулся от боли, получил нагоняй и  выместил  злость на нелепую ситуацию.
-Ну, в одном ты прав: ты не понимаешь,- Булат вспомнил, почему он так долго не решался подойти к Ласло и  проклял себя на чем свет стоит. И надо было ему вдруг подумать, что идея хорошая?,- Ты согласился, потому что тебе одиноко и больно. И потому что я тебе нравлюсь, не смотря на наши стычки. А я пришел, потому что знаю, что только ты отнесешься ко мне серьезно.
У него с языка рвалось куча всего и кулаки зачесались, но Булат сделал пару медитативных вдохов и заставил себя закрыть рот. Распинаться в признаниях бессмысленно, когда человек видит только то, что ему хочется видеть. Забавно, что под этим соусом боль от иглы вообще не чувствовалась, чем больнее было внутри, тем даже приятнее становилось снаружи. Амрит раздраженно заправил рубашку в брюки и на сей раз уже застегнул  мундир, пусть и не на все пуговицы. Он злился, потому что отчетливо видел , что не ошибся, в глазах Зорича, но тот упрямо возвращался в свой ублиет  прокаженного, потому что так ему удобнее и безопаснее. Опять же, это воспоминание… Булата буквально перешибало раздражением,  желанием и гордыней. Он не желал унижаться, наверное, как и Ласло. Но к этому разговору был совершенно не подготовлен, если только топорно и  слезливо не бахнуть в лоб свое желание. Он бы так и ушел, захлопнув за собой дверь лазарета,  если бы в голову не стукнула тактично мысль: они ведь здесь одни. Немыслимым образом, но Аллах их правда уберег от участи быть застигнутыми врасплох. И даже если Зорич захочет поиздеваться над ним, пеняя на пылкие слова -  кто тому свидетель?  Они одни. Булат замешкался на пороге, взялся было уже за ручку, но обернулся, даже не надеясь застать на лице Ласло хоть что-нибудь, кроме извечного козьего выражения.
-Я пришел как раз предложить тебе быть единственным, а не унижаться или упрашивать. “Тот кто жесток в любви, не заслуживает ее”,- так мне сказал  в прошлой жизни один человек. Я не стану тебя упрашивать, Зорич, пощади уж мое самолюбие. Это должно быть не только мое решение.
Никто кроме самого Амрита не знал, чего ему стоили эти слова, он себя ощутил снова раненым , на залитом кровью поля боя, под жадными взглядами голодных воронов. На скулах заходили желваки и красные пятна тронули щеки, так что Булат все таки толкнул дверь и вышел из лазарета, нарочито непринужденно сунув руки в карманы и неспеша удалившись к себе.
Ни на какую перевязку он, разумеется, не пришел. Такие мелочи янычар предпочитал делать самостоятельно. Ну, и еще он не был готов снова видеть  бесстрастный взгляд серба без риска наговорить тому колкостей.

Амриту понадобилось несколько часов, чтобы успокоиться. Злость смыло водой в душевой, но вот тревожное, мерзопакостное чувство поселилось в солнечном сплетении и не давало никак сосредоточиться.  Зорич его как будто бы отверг - что было вполне ожидаемо, но еще и  облили с ног до головы презрением - голову бы ему за это оторвать - смысл которого был ему не совсем понятен. Он не сделал ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. Злобные перепалки были их естественным стилем общения. Менталисту удалось лечь спать только благодаря тому, что  него все болело и он смертельно устал и после миссии, и после скачки с ласло, но неприятные мысли терзали его даже во сне.

В нем он получал пощечину. Ту самую, что ухватил за хвост воспоминаний серба.

Немудрено, что на занятия с утра пошел  в пресквернейшем настроении, настолько, что даже Кафидова, не боящаяся априори ничего, как лемминг, не стала с ним связываться, когда он гавкнул на нее за излишне громкие хиханьки с подругой. Осман скосил глаза на русую макушку вошедшего Зорича: Ласло  в целом был невротиком, но тем утром озирался и реагировал на любые окрики особенно остро. Как борзая, которая мечется, чуя запах, но не видя добычу.
“-Он ждет издевок на счет вчерашнего. Думает, что я рассказал ради мести или шутки”,- понял Булат и сделал заметку на память.
Раньше серб всегда маячил впереди, но с тех пор, как Архангельского убили, его место заняли другие, а целитель предпочитал самый темный и дальний насест, из которого мог наблюдать за всеми. Это было неудобно для турка, но как решить эту проблему он еще не придумал. Ему вообще думалось плохо, пальцы чесались взяться за воспоминание, украденное у Ласло, так что материал он воспринимал дай Бог краем уха. Его раздражал бубнеж профессора. раздражали однокурсники, раздражал взгляд Зорича, который иногда нет-нет да и скользил по его шее сзади. И раздражала временная беспомощность, с которой Булат не знал, как справиться. Немного полегче было на тренировке по ратному делу. Амрит не стал изобретать сложные механизмы адаптации, просто подошел к Кафид и спросил, не желает ли она оставить на нем парочку порезов. Русскую уговаривать вообще было не нужно и они схлестнулись, как два яростных хамсина, нанося удары и то освещая зал всполохами огня, то оглашая болезненными криками застигнутой врасплох  ратницы. Они взмокли и вымотались, спалили легкие и набили руки до изнеможения, но остановились лишь тогда, когда Хандан запросила пощады. Хандан! Запросила! Пощады! Ему бы порадоваться столь редкой и вкусной победе, но осман мог лишь удовлетворенно отмечать, что его собственную голову чуть отпустило.
-Ты сегодня совсем больной,- пожаловалась Татьяна, встряхивая раненым запястьем,-Какая гюрза тебя укусила?
-Единственная гюрза, которой я все еще не вырвал клыки здесь - ты, Кафидова,- отмахнулся парень и сморщил нос, едва не сломанный ударом рукояти, руками проверяя целостность переносицы.
-Кто бы то ни был, передай ей мое восхищение,- фыркнула девица и оставила турка в одиночестве мотать бинт на руку, под которой пульсировал ожог.
Он поднял голову, безошибочно встретил взгляд Зорича и проводил до выхода. Он как беркут следил за тем, что происходило вокруг серба: прибауток было не больше чем обычно, даже как будто некоторые особо языкастые забыли о нем на время. Хорошо. Значит, есть время спокойно во всем разобраться.

У него случались отказы, не все в Академии забывали о правилах и нормах, в которых их воспитали. Это было и громко, со злостью, и вежливо, искренне не желая обидеть. И тех и других Амрит провожал одинаково безразличным пожатием плеч, но лишь вторые после жили спокойной жизнью. Он не трогал тех, кто не трогает его и не самоутверждался за счет других. Его раздражали лицемерие, напыщенность и слабость. Таким раньше казался и Ласло, но после произошедшего между ними - больше нет. С сербом все оказалось сложнее. Его догоняли флешбеки их страстного свидания и трепет, с которым мальчишка отвечал на поцелуи, страсть и мягкая податливость никак не выдавали  в нем того высокомерного выскочку,  которого шпыняла половина Академии, а вторая предпочитала благоразумно не замечать. И сразу затем - ледяная стена презрения.
Он сумел остаться один лишь к вечеру, когда сосед по комнате отлучился на практику. Смыв с себя не самый легкий день, обработав раны и  запалив благовония, которые помогали настроиться на нужный лад, Амрит сел на кровати, скрестив ноги по-турецки. Крепкий байховый чай с вербеной  наполняли рот вяжущим пряным послевкусием, дразня рецепторы и  сводя на нет любые  раздражители. Грешным делом, осман даже дверь запер, так что если сосед вспомнит, что забыл амулеты или перчатки - придется ему обойтись без них. На столе мерно стучал маятником камертон.
Честное слово, даже домашние задания Булат не готовил с подобной обстоятельностью.
Когда все чувства пришли в благостное состояние опустошенного покоя, менталист обошел пляшущие языками пламени у самой поверхности памяти горячие воспоминания о губах и руках серба и выудили вязкую темную нитку фрагмента чужой жизни, смотреть на который не имел никакого морального права.

Амрит открыл глаза и отпрянул, внутренне и мысленно. Его трясло от злости, и если бы люди из воспоминаний были перед ним вживую, он бы просто снес голову этому ублюдку! Значит, вот как он его воспринимает? Жестоким насильником? Или просто накладывает предыдущий опыт на новый, ежесекундно ожидая удара по лицу? Почему он это терпел, почему не ушел? Явно присутствовал какой-то шантаж, но ведь!.... Амрит яростно выдохнул и швырнул стакан с чаем в стену, подрываясь с кровати и наматывая круги по комнате. Его колотило от ярости: на Ласло, на проклятого мадьяра из его прошлого, на себя… Все было очень очевидно и в то же время, турок не понимал: почему гордый князь позволял так обращаться с собой?! Не лучше ли смерть?! И мог ли он вообще выбирать? Слишком мало информации, ему нужно было узнать продолжение или начало этой истории!
“-Ты бесишься, потому что похож на него”,- противно подсказал внутренний голос,- “Ласло любит загорелых ублюдков. Вот и расплачивается”
Булат сел обратно и со стоном потер переносицу: это было слишком сложно, а он, обычно, не любил сложности. Не лучше ли воспользоваться возможностью и  на этом закончить? Зорич сам сказал -  секс не повод для знакомства. Не потому ли, что привязанность для него равнозначна боли и унижению.

Ключевое слово - унижению. Все им воспринимается через эту призму.

Он всю ночь катал мысли точно медитационные шарики в мозгу, пересматривал воспоминание (и раз на десятый даже научился не ругаться при виде мертвого уже лет сто-двести как мадьяра) и даже выудил их с Ласло вечер в отдельный ментальный образ, анализируя свое поведение. Янычар вообще-то был не склонен к рефлексии, и  придерживался правила “характер у меня чудесный, а вот у вас нервишки дрянь”, но на сей раз действовал сугубо с профессиональной точки зрения, выделяя пересекающиеся репертные точки.

И снова не выспался.

Но на следующий день их группу угнали на практику в поля и они с неделю гоняли упырей по кладбищам на берегах Волги. С одной стороны - хорошо, это позволило менталисту остыть, с другой - он оказался в состоянии информационного голода и не имел возможности пересечься с Зоричем.
-Господь, Булат, скажи мне, кто посмел тебя оскорбить и я принесу тебе его голову,- как-то толкнула его плечом Кафидова и улыбнулась нежно, как гурия в раю. От нее это можно было увидеть не часто, так что Амрит скривил кислую мину, ворча как пес, который разлегся на проходе и получил пинок в хвост,- Ты выглядишь скверно.  Спишь вообще?
-С кем?,- не удержался от колкости турок и схватил подзатыльник, перехватывая и до боли сжимая руку русской. Таня зашипела, отвесила ему пощечину и Амрит вздрогнул, мигом возвращаясь во въевшееся в мозг воспоминание.
-Да хоть с кем, лишь бы спать,- передразнила она товарища и жахнула пламенем в сторону, прижигая невесть откуда выползшую оторванную руку мертвеца,-У тебя черные круги под глазами.
-Твое беспокойство - бальзам на сердце, ханым,- едко пробурчал янычар и вздохнул,- Дурной сон и плохая компания. Ничего, стоящего твоего внимания.
-Тогда почему бы нам не зачистить кладбище, чтобы компания сменилась на более приятную?,- Кафид встала, отряхнула походные гамаши и протянула руку Булату, помогая подняться,- Я правда беспокоюсь…
-О, поверь! Я последний, о ком стоит переживать…

Они столкнулись случайно: группа турка вернулась поздно в ночи, а с утра нужно было уже сдавать отчет по практике. Он поднимался по лестнице на галерею, когда едва не вписался в спину стоящего с задумчивым видом у парапета Зорича. Ласло словно не замечал ничего вокруг, наслаждаясь одиночеством. Или страдая от него. По нему никогда нельзя было сказать точно.
Амрит замер, не желая шуметь и пугать серба, точно притаившуюся на ветке птицу, бесшумно подошел и мимолетно прижался губами к шее, прихватив зубами кожу под волосами. Ласло вздрогнул и резко обернулся, сверкая глазами как лесной кот.
-Сдурел?!
-Расслабься, тут нет никого,- поднял Амрит руку в успокаивающем жесте.
-Повторить захотелось или просто поиздеваться?,- парень скривил губы, но словно бы и не удивился. Или надеялся?
-Просто приласкать и сделать тебе приятно,- миролюбивая улыбка далась ему нелегко: форменная морда Ласло отбивала любое желание с ним заигрывать, но по счастью, Булат уже научился видеть под ней не высокомерие.
Целитель хотел было сказать что то еще, но внизу с веселым улюлюканьем проскакала толпа старшекурсников, сдавших один из ключевых экзаменов. Кто-то исполнял роль коня, а кто-то роль наездника, в одной руке бравый гусар размахивал саблей, а в другой - бутылкой шампанского. Амрит фыркнул ехидно, но заметил, что серб заметно так побледнел, и повинуясь природному наитию, закинул щуп. Две вещи произошли одновременно: раздался грохот разбиваемой с шипением бутылки и в турка врезался животный, горячий ужас, сносящий барьеры и прокатывающейся по телу болью, точно в суставы насыпали битого стекла. Булат поперхнулся и прянул назад, злобно ругаясь.
-Придурки,- презрительно бросил он, спеша прочь и оставляя Зорича снова одного, а  сам, едва зайдя за угол, тяжело прижался к холодному камню, баюкая на кончиках пальцев ядовитое золото: удачно пойманное в приступе паники воспоминание.

Он сидел в комнате один и думал. На столе высилась горка пергаментов и тетрадей с домашними заданиями, к которым он был совершенно не готов. Увиденное в голове Ласло настолько поразило менталиста, что он не мог ничего делать. Он искал в толпе глазами серба, а когда находил, доводил его до того, что тот сам отворачивался. Не зло, а просто пристально смотря, до тех пор, пока один из них не выдержит. Он сел повыше на занятиях, чтобы Ласло было удобно буравить его затылок взглядом. А еще, Шайцерг, который решил  пошутить на избитую тему проклятия целителя, сев перед ним на парту и насыпав с горкой говна и острот, вдруг зашелся сумасшедшим смехом и опрокинулся  назад, пересчитав ребрами все ступеньки амфитеатра  в аудитории. Три трещины и вывих плеча, как сказали. Но хуже всего, что ему пришлось униженно сопеть, пока именно Зорич не поставит сустав на место и скулить как псина, потому что сделали это без анестезии.
Амрит гордился этим поступком, но с оглядкой: его теперь ярила почти любая агрессия в сторону серба и он не знал, что делать. Если бы Ласло был его пациентом, он заставил бы его прожить те моменты, разбирая каждый из них на атомы. Он бы не смел его жалеть, отрезая с помощью психохирургии все привязки к прошлому, заставляя испытуемого страдать, зациклиться в рекурсии. И если бы он был врагом - теперь, у турка было оружие против него.
Проблема заключалась вот в чем: ему не было жаль Ласло, и тот не был его врагом. Но как с ним взаимодействовать, когда каждое слово - отражение демона, засевшего ему в душу сотни лет назад?

Ему стоило бы оставить парня в покое. Он вообще не должен был этого видеть.

Амрит зло запыхтел и отложил книгу, сел на кровати, потирая глаза под очками. Сосед валялся в лазарете - не повезло не разминуться с вурдалаком и потерять селезенку. А жаль,  в отсутствии чтения ему не помешала бы разминочная перепалка.

Стук в дверь Амриту не понравился. Ну кого еще принесло на ночь глядя? Неужто порутчик выздоровел стараниями Зорича? Черт бы побрал этого серба, нигде от него покоя нет!
Сворачивая книгу и распахивая дверь, он даже не подозревал, насколько прав.
Булат успел только удивленно воззриться на Ласло и профессионально стрельнуть глазами ему за спину - нет ли кого, кто бы их увидел, прежде чем его снесло порывистым поцелуем и они ввалились обратно в комнату. Хлопнула дверь, грохнуло полотнище - турок прижал мальчишку спиной к створке и будто забыв свои недавние опасения и почти принятые решения, впился в голодный рот ответным поцелуем, лакая языком неожиданную страстность как загнанный волк в степи. Они вжимались друг в друга, целовались, даже кусались так неистово, будто не виделись год и давно были любовниками, и не было этих изнурительных недель, за которые каждый надумал себе  свою истину в последней инстанции. Ласло обнял его так мягко и маняще, что Амрит не смел не ответить, не смотяр на свою злость и мигом материализовавшиеся на языке слова.
“Ого, какая честь! А как же “за этим все”? или “Не ожидал тебя здесь когда-нибудь увидеть, Зорич! Ты же не хотел унижаться? Что, матрас остыл?”

Но янычар не доверял себе, и теперь лучше понимал, что за каждой козьей миной и хлестким словом недотроги крылся всепожирающий страх и ожидание удара. Так что над всем его сарказмом и ядовитой бравадой поднял голову инстинкт защитника.
“Он никогда тебя больше не ударит. Никто больше тебя не ударит, клянусь Аллахом!”
Оттого он молчал, проявляя все, что чувствовал, в прикосновениях и поцелуях. Когда дышать стало уже совсем нечем,  осман оторвался от Ласло и ткнулся лбом в его лоб, переводя дух и впуская между ними свежий воздух. Но не выпустил из рук его талию, держа так, словно без Зорича утонет.
-Что мне сделать?,- прошептал он в губы сербу, нежно водя носом по широкой переносице мальчишки.
-Все,- Ласло подавился на вдохе и облизал горящие губы,- все, что ты захочешь.
Это было словно приглашение. Амрит хмыкнул, в той манере, что так не любил Зорич и чмокнул трясущегося от вожделения парня  в губы. До него только сейчас дошло, что на носу мешается дужка очков и он так и не снял окуляры, в которых читал. Это, как ни странно, смутило всегда такого самоуверенного Булата, но он постарался сделать непринужденный вид, когда снимал и откладывал их в сторону.
Он очень много чего хотел сделать с Ласло. В том числе и поговорить об этих  сумбурных неделях и том, что между ними происходит.
“-Но ведь это можно сделать чуть позже…”,- договаривалась с ним его совесть.

Амрит принялся расстегивать мундир Ласло, как всегда, застегнутый на все сто пуговиц благочестия, под самое горло. Каждый освобожденный от плена плотной ткани кусочек кожи подвергался поцелуям и ласке, под ключицами расцвели пунцовые засосы, а колено турок втиснул между ног серба и потерся о его пах, добавляя остроты ощущений. Он хотел, чтобы Ласло забыл о всех тех ужасах, которые с ним творил прошлый любовник и отдался ему всецело, умоляя о большем и прося. Вот в чем была главная сложность: попросить снова, через страх и обиду. Прохладные пальцы целителя обводили мышцы на голом торсе янычара, задевали соски, но так боязливо и легко, словно головы были исчезнуть в любой момент. Булат подул на след от укуса, который оставил на груди мальчишки и стащил с него бушлат вместе с рубахой, расстегнул брюки и сдернул, оставляя любовника совершенно голым, когда сбросил с его стоп сапоги. Свои домашние шаровары он снял почти не глядя, буквально одним движением. А потом подхватил Ласло под бедра и одним движением посадил на себя, притеревшись горячим сухим членом к  его заднице. Наспех облизал собственные пальцы, растер влагу по стволу и на опыте прошлого раза, толкнулся в гостеприимное тело, пробиваясь  сквозь мягкие горячие складки. Они оба застонали в голос, Амрит сжал пальцы на ягодицах Зорича и задохнулся стоном, жмуря глаза от удовольствия.

Он хотел его взять: вот так, с нахрапа, без обидняков, без лишней шелухи и оглядки на то, что кто-то может их застукать. Мысль о том, что вся ночь у них впереди, пьянила лучше всякого вина.
Осман принял вес любовника на локти, положив их под коленями и стал размашисто двигаться, утоляя их первую жгучую похоть. Шлепки сразу стали влажными, а особо громкие стоны Ласло Амрит затыкал поцелуями, на сей раз никак его не ограничивая. Он встречал каждую ласку восторженным стоном и дрожью, побуждал серба повторять и ласкать не только себя, но и его; рот припал к возбужденно торчащим соскам надолго, рисуя мокрые круги кончиком языка и забирая чувствительную кожу в рот. Мышцы загорели от натуги, но это была сущая мелочь в сравнении с выражением лица Зорича и его голосом.

Амрит обожал его голос, и это раздражало его раньше. Как что - то столь прекрасное досталось кому-то столь унылому?! А теперь, он злился, что кто-то посмел такое прекрасное создание подвергнуть подобной жестокости. Воины должны сражаться с воинами, а не с женщинами, детьми и поэтами!
Несколько минут сумасшедшей скачки поумерили его чувствительность и Амрит шагнул глубже в комнату, роняя их обоих на кровать. Можно было бы оставить Ласло сверху, но турок выскользнул из возбужденного тела целителя и перевернул любовника на живот. От него не укрылось, как вздрогнул парень, так что вместо того, чтобы сразу трахнуть его снова, поднялся поцелуями по ягодицам, спине, плечам и припал к шее, в точно таком же поцелуе, подаренном ему на лестнице, обжег ухо дыханием и сжал зубами мочку уха.
-Приподнимись, позволь мне приласкать тебя,- выдохнул он в губы  любовнику, повернув к себе голову за острый подбородок.
Он помог Ласло подняться на колени, проделал обратный путь через его тело, пересчитывая каждый позвонок влажной отметиной языка и чуть раздвинул ягодицы, мокрой мягкой лаской припав к припухшему и красному колечку мышц,  дразня его по кругу кончиком языка и пролизывая, целуя, всавывая, изредка отвлекаясь на то, чтобы оставить отпечаток зубов на ягодицах, словно присваивая себе. Булат уже поняло, что Ласло не против твердой руки, и конкретные желания понимает лучше. чем свободу выбора.  Это было даже проще, особенно когда требовалось просто не дать ему свалиться за грань воспоминаний о прошлом. Он не допускал и крупицы боли в их секс, зато вываливал на растревоженное желанием тело все виды удовольствий, какие только мог вспомнить. Рука заключила член серба в плен пальцев и пока рот Амрита сладко вылизывал задницу Зорича, ладонь разгоняло острое возбуждение от пунцовой головки до самой мошонки. А когда с влажным чавком турок наконец оторвался от своей добычи, то уложил мальчишку снова на живот и навис сверху, без труда входя вновь в дрожащее тело и придерживая его за тонкую талию, позволяя Ласло держаться на локтях, уложенных поверх одеяла.
Амрит застонал в голос, довольно и счастливо. Склонился, чтобы поцеловать любовника и ритмично задвигался, стараясь достать до чувствительной точки под простатой.

Отредактировано Амрит Булат (Пт, 7 Ноя 2025 14:53:51)